Медальон двух монашек

Смарагда тихо сидела на приготовленных ею дровах и ждала матушек Фелицату и Саломию. Банька была уже полностью готова, воды было полно, веники лежали на месте. Оставалось только ждать. Да прислуживать: мало ли, что-то придется им принести еще!

Тихий шорох за спиной заставил её обернуться и застыть от страха: лицо похотливо улыбающегося казачка уже склонилось над ней. Не успела она и вскрикнуть, как ей заткнули рот, взяли за руки и за ноги, подняли и понесли в высокую траву, обильно растущую возле речки.

Там Смарагда ощутила полную беспомощность, оказавшись прижатой к земле. Грубо подняв почти до головы сарафан и раздвинув ей ноги, один из них снял штаны и направился к ней. Между ног его был такой же, как у жеребца предмет.

- Гриб – боровик! - прошептала она, вдруг вспомнив, что видела этот предмет во сне, прежде чем почувствовала, как что-то грубо и больно разрывает её плоть там, в самом святом месте. Страх за своё тело охватил её и она, покрывшись липким потом, закричала. Но тут же сильная боль ударила в голову: вспомнился огонь, каждый раз снившийся ей в кошмарах, стало душно, ужас сковал душу. Смарагда потеряла сознание.

Первой её услышала Фелицата, идущая в компании с Саломией и казаками в баню. Несмотря на то, что была немного пьяна, мгновенно все поняла и побежала на крик, отчетливо понимая: совершилось непоправимое!

- Ах, вы, стервецы! - закричал есаул, скачками устремившись к траве, где все ходило ходуном и из которой раздался душераздирающий крик. - Ну, я вас!

Фелицата и Саломия, чуть-чуть отстававшие от урядника были расстроены: хмель, так приятно волновавший кровь разом прошел, оставляя после себя сильную головную боль и горькое похмелье. Когда они добежали до места, есаул уже плеткой хлестал молодого казачка, так и не успевшего надеть штаны, приговаривая. - Ах, мать вашу! Стервецы, ишь чо удумали? Силой?! Да я вас. Сгною! В карцер! Немедля!

Смарагда лежала полуголая с обнаженным низом живота и раздвинутыми ногами. Возле неё вниз головой с голым задом, схватившись за голову и прижав её к коленям, сидел казачок, а рядом с ним находился другой, тоже на коленях, добровольно склонив голову перед есаулом, который, матерясь, налево и направо охаживал их своей плеткой, вставляя между матом следующие слова. - Посажу! На хлеб и воду!

Фелицата, быстро прикрыв тело и ноги Смарагды, переглянулась с Саломией. - Вот те и банька!

Они испугались. - А вдруг обо всем этом узнает игуменья? Что будет тогда? Ведь обо всем, что творилось здесь, им пока удавалось скрывать. И регулярные пьянки их после бани. И несанкционированные продажи скота на мясо, после которых приходилось подделывать им бумаги: ведь все денежки они делили между собой! Да и на остальные её делишки смотрели со скидкой из-за доходов подсобного хозяйства. А теперь? До сих пор удавалось все сделать так, что оставалось шито-крыто. И вот те на! Да еще с любимицей Аполлинарии, которая считалась вторым лицом по значимости и близости к игуменье. - потому и вглядывалась с тревогой Фелицата в побелевшее лицо Саломии. - Чо бум делать-то, подруга?

- Давай в баньку её! Напарим, водой отольем, авось да и отойдеть! - предложила находчивая Саломия, глядя с надеждой в глаза подруге. - А что если с меня ихуменья спросит? Ведь за Смарахду-то я, Саломия, в ответе!

- Есаул! Давай, бери своих и уезжай! Нам, видно, теперь не до шуток будет! - строго и твердо произнесла Фелицата, понимая всю серьёзность создавшегося положения.

- Ах, вы, мать вашу! - матюгнулся есаул: он был откровенно зол на молодежь: сорвались поставки дешевого и качественного мяса, сорвалось приятное общение с двумя молодыми женщинами. И все из-за необузданной молодежи. - В колодки! На каторгу! Шкуру спушшу!

И стегал провинившихся казаков так, что скоро спина у них стала красной от крови. Так их и увез есаул на спинах своих же лошадей, попросив за них прощения у матушек и отсрочку дела.

Обмякшее тело Смарагды Фелицата и Саломия разложили на полке, давая пару согреть его. Сами же разделись полностью, поддали парку и начали её парить.

Смарагда застонала и открыла глаза: ей стало жарко и больно. Черный потолок бани был хорошо знаком ей, но сейчас он почему-то был в паровом облаке, которое то и дело набрасывалось на неё от веников двух фурий, метавшихся около неё с мокрыми волосами и голыми телами. Неожиданно она поняла, что это те самые девушки, которые кружились возле столба, в её сне, огнем и жаром обдавая все тело. И она закричала, начав дергаться во все стороны.

Фелицата первая поняла, что любимица игуменьи очнулась, и, улыбнувшись Саломии, крикнула. - Воды!

Саломия, зачерпнув целое ведро воды, вылила его на Смарагду.

Вода приятно освежила девушку: ей вдруг показалось, что волны жара, окружавшие её, привязанную к столбу, стали на миг прохладнее, и она облегченно вздохнула.

- Давай сунем её в речку! - предложила Саломия, встретившись с встревоженными глазами подруги. - А мы. Вместе с ней! А то, не дай бох, ишшо испужаетси!

Фелицата и сама подумывала об этом, увидев облегченный вздох Смарагды после ведра воды.