Медальон льва и солнца

Теперь Сара Марковна злилась. Нинку она недолюбливала, причем очень сильно, впрочем, Нина платила Саре Марковне тем же, но чувство ее было куда более… мелким, что ли? Приправленным суеверным страхом и гулявшими по деревне слухами о том, что Сара Марковна – ведьма.

 – Берта, ты тоже не принадлежишь этому миру, но у тебя не хватает сил выбраться отсюда, ты предпочитаешь прятаться среди книг, среди чужих фантазий. Неужели ты пожелаешь подобной участи Людмиле?

Не пожелаю. Она права. Почему так получается, что все, кто когда-либо брал на себя труд давать мне советы, были правы?

 – Расскажи Людочке об отце. В конечном итоге она имеет на это право. Ну а во-вторых, пусть девочка знает, что в этой жизни рассчитывать следует лишь на себя.

Марта

Рука саднила, капельки крови засохли и почернели, впрочем, наверное, черными они казались от недостатка света – в сарайчике было сумрачно. А еще здесь зверски воняло. Крыша обвалилась не полностью, как казалось снаружи, и частью сохранилась, торчала вверх черными балками перекрытий и кусками шифера, один из которых повис и вяло покачивался, разрушая тишину протяжным жалобным скрипом. У влажной стены стояло кресло, за ним – грязный, перевернутый набок комод, чуть дальше виднелось раскроенное длинной трещиной зеркало.

– Ну и долго еще? – Никита сидел на колоде, которую отыскал тут же, в сарайчике, перекатил поближе к стене. – Слушай, ну ерундой же занимаемся!

Постепенно я и сама начинала так думать. Отсюда ничего не слышно и не видно, и вполне вероятно, что Танечка уже ушла, так и не дождавшись возлюбленного, и Семен приедет зря. Страшно подумать, что он скажет по этому поводу. От таких мыслей исчезают остатки оптимизма, а еще Жуков ноет.

– Да ладно тебе, не бери в голову. Ну, не выйдет, и фиг с ним. Зато Танечка точно никуда не денется, а значит, и Юру этого найдем, и мать ее, и доктора твоего…

Дверь, висевшая на одной петле, с оглушительным визгом распахнулась, и знакомый мрачный голос приказал:

– Выходите… герои. Ваше счастье, что…

Договорить он не успел, дверь, хрустнув, перекосилась и начала заваливаться на Семена, тот еле-еле успел отскочить в сторону.

– Пойдем, что ли, – Никита встал и, взяв меня за руку, потянул за собой. – Не бойся, Марта, сказано же – герои.

Сказано-то сказано, только вот тон, которым были произнесены слова, как-то не увязывался с поощрением. Да и мрачное выражение лица Семена, и разбитый нос его напарника свидетельствовали, что не все гладко вышло.

– Нашлись? – промычал он, зажимая нос ладонью. – А ты боялся… в дом давайте. Все.

– Командир, платочком поделиться? – Никита вытащил из кармана мятый клетчатый комок и, протянув, вежливо предложил: – Если холодненькой водичкой смочить и на переносицу…

– Без тебя обойдемся, – Семен толкнул в спину. – В дом давайте.

Входили через дверь. Высокий порог, темные и холодные сени, уже знакомая комната. Танечка сидела на кровати и плакала, сарафанчик ее задрался, обнажая смуглое бедро, на котором прямо на глазах наливался лиловизной свежий синяк. Юра был тут же, сидел на полу, с заведенными за спину руками.

– С-стерва! – выплюнул он, увидев меня. – Хитрая…

– Заткнись уже, – бросил Семен. – Наговорился, хватит. Марта, успокойте девушку. Пожалуйста.

Я присела на диванчик рядом с Танечкой, поправила платье, обняла, погладила по голове. Что говорить и о чем спрашивать, чем отвлечь ее, я не знала. Но Танечка вдруг успокоилась сама, быстро и легко, так, будто и не рыдала. Приподняла подол, потрогала пальчиком синяк и спросила:

– Ты ведь дашь мазь? Ты обещала!

– Обязательно.

Она кивнула, губы снова задрожали, и, посмотрев на Юру, пожаловалась:

– Он меня идиоткой обозвал. И еще дурой. А я не идиотка.

– Конечно, нет.

– Он плохой?

– Да.

– Плохой-плохой, – подтвердил Семенов напарник. – Хорошие люди не обижают таких красивых девушек. Кстати, мы не знакомы, Шубин, Вениамин Леонардович, – мент протянул было руку Жукову, но, увидев, что ладонь в крови, отдернул, неловко вытер платком. Осторожно потрогал распухшую переносицу. – Твою…

– Так плохо говорить, – заметила Танечка, окончательно успокоившись. – Нельзя ругаться.