Медальон Таньки-пулеметчицы

…От мотоцикла пришлось отказаться очень скоро: дороги стали непроезжими. Татьяна и Густав пробирались потайными тропами, боясь и партизан, и немцев. Беглецы шли по оккупированной украинской земле, встречали сожженные села с еще не убранными виселицами, мертвецами с пустыми глазницами, выклеванными воронами, и с табличками на груди, так знакомыми Татьяне: «Партизан». Продукты кончались. Иногда предприимчивому Густаву удавалось выменять у местного населения хлеб на немецкие безделушки, казалось, в обилии наполнявшие его карманы. Глубокой осенью они подошли к Польше и уже собирались переходить границу, как вдруг окрик, резкий, как выстрел, остановил обоих.

– Кто идет?

Маркова не понимала по-немецки, но догадалась, что они обнаружены и им приказывают остановиться.

– Бежим! – Густав схватил ее за руку и рванул в сторону леса. Вслед загремели выстрелы. Немец вдруг как-то неловко подпрыгнул, схватился за левый бок и упал.

– Густав! – заорала Татьяна, бросаясь к нему и не думая, что за ней гонятся и могут убить. – Густав!

Немец силился улыбнуться, но глаза его уже будто подернулись серой дымкой, губы окрасила кровь, толстые красные щеки сделались белее снега.

– Густав, я умоляю, не умирай. – Она упала на его живот и зарыдала. Когда немецкий патруль подошел к ней, она продолжала рыдать над трупом того, кого еще несколько минут назад не могла терпеть. Женщина осталась одна, окруженная ухмылявшимися немцами. Это означало новые унижения, новые изнасилования.

Один из немцев потрогал сонную артерию на шее Густава и что-то коротко бросил своим. Они оторвали Таньку от уже начинавшего холодеть тела и куда-то повели. В маленьком поселке, в немецкой комендатуре, ее допрашивал худой рыжий немец, совершенно не знавший русского языка, и она пыталась объяснить, как они с Густавом оказались здесь.

– Дезертир, – уверяла она, заламывая руки. – А я его женщина, у нас любовь, мы хотели в Германию.