Медальон Таньки-пулеметчицы

На следующий день Андрей Николаевич проснулся в четыре утра. За окном еще густели сумерки, но край неба уже заалел, как кровь на снегу, кровь, которую и ему довелось пролить немало. Болела старая рана, и Власенко, застонав, схватился за бок. Врач военного госпиталя не раз предлагал ему обследоваться, возможно, сделать операцию, освободиться от фашистского железа, однако полковник неизменно отказывался. Свой отказ он не мог объяснить жене, которую так пугали неожиданные стоны по утрам. Может быть, боялся смерти? Говорят, с возрастом человек привыкает к мысли о смерти, но у него все получалось наоборот. Тогда, в молодости, под пулями, он не боялся ни черта, лез в самое пекло, а теперь… Интересно, почему так? Может быть, сказались нервы? Кряхтя и постанывая, полковник встал с постели и подошел к кителю, висевшему на вешалке. В кармане всегда было обезболивающее, и Андрей Николаевич сразу проглотил две таблетки, наскоро запив водой. Сна не было, и полковник посетовал, что до операции остается еще больше трех часов. Он снова налил себе из графина в стакан с подстаканником воды, отдававшей плесенью, и подумал, что или в этой гостинице редко останавливаются постояльцы, или вода поступает из какого-нибудь озерца, напоминавшего то, заросшее ряской, возле гостиницы. Потом он отыскал на полке какую-то старую замусоленную книгу и принялся читать, почти не вдаваясь в содержание. Какое-то смутное беспокойство бередило его душу, однако полковник успокаивал себя: Танька от них не ускользнет, и утром все будет кончено. Около шести его немного сморило, и Андрей Николаевич прилег на кровать и задремал. Зловещий стук в дверь разбудил его, заставил подскочить, и Власенко покрылся холодным потом. Стук был именно зловещим, предвещавшим недоброе. Быстро надев брюки, полковник распахнул дверь, столкнувшись нос к носу с бледным сержантом-конвойным.