Медальон Великой княжны

Помощника себе нового привез, Никулина, молодого, но хваткого. Такой далеко пойдет. Все молчком, а глаза — как ледяные шурупы, так и вкручиваются в нутро. Павел от него старался подальше держаться. И вот чуть не в первый день пошли Никулин с Юровским к Романовым и велели снять с себя все драгоценности, только какую-то чепуху оставили. Бывшие охранники, говорят, были пойманы на воровстве ваших вещей. А как раз накануне тот самый Юровский с Никулиным даже в саду закопанные серебряные ложки отыскали. Как только смогли? Видно, донес кто-то. Так вот, все драгоценности царские собрали, переписали и в шкатулку, а шкатулку сургучом запечатали и царю бывшему на хранение отдали! О как. И каждый день с тех пор по утрам ее осматривают. Не пропала бы. И сарай, где вещи царские хранятся, Юровский тоже опечатал, чтоб никакая сволочь не влезла. Во порядки! С семейством говорит всегда вежливо, никаких обзывательств, или частушек похабных, или песен про интернационал, ни-ни. Даже в ватерклозете теперь чистота.

Павел Юровского даже зауважал. Не могли сразу его в коменданты назначить? А то эта сволочь Авдеев со своим помощничком развели тут кабак. Ну да ничего, посидят теперь под арестом, подумают. Может, и Ваньку теперь выпустят? А вот Курносов никуда не делся.

С приходом Юровского жизнь в доме потекла тише, отлаженнее. Сам комендант приходил на службу в девять, уходил в шесть, а вот Никулин, тот жил в комендантской. И латыши жили внизу, тихо жили, без песен и ругани, словно круглые сутки в карауле.

Монашки из Ново-Тихвинского женского монастыря, что приносили пленным сливки и яйца для наследника, теперь встречаются строже и пускаются в дом с неохотой. Павел сам видел, как с ними беседовал Никулин, спрашивал, мол, а в тюрьмы другим заключенным вы тоже продукты носите?

Жалко им, что ли, что у мальчишки еда будет нормальная? Маленький же совсем и хворый. Павел однажды, еще при Авдееве, видел, как у того приступ болезненный был, да и не ходит он почти, все на коляске. И доктора к нему теперь редко пускают. Чего парня мучить? Пожалели бы, хоть и царский сын, а все ж ребенок. И княжон Павел теперь почти не видит. Марию Николаевну уж дня три не видал. И от всех этих мыслей спалось ему по ночам плохо, беспокойно. Все ворочался он с боку на бок и очень по товарищу своему скучал, по Ваньке. Как он там в тюрьме? Когда его выпустят и за что держат? За пирог? Дикость какая-то.

Из дневника Николая II:

«25 июня 1918 г.