Медальон Великой княжны

«Окружение, мать его! Вот что такое окружение, — бормотал Павел, проваливаясь по самые колени в рыхлый влажный снег. — Провались оно пропадом, это окружение». Холодная вода давно уже хлюпала в сапогах, да и шинель промокла насквозь, а конца проклятому лесу не было. И что его ждет в конце этого самого леса? Вот бы на деревеньку какую набрести или на хуторок. Еще вчера вечером, когда их рота блуждала по лесу в надежде прорвать немецкую линию фронта, над ними пролетел немецкий самолет, оно, ясное дело, все в снег, но самолет их бомбить не собирался. Просто пролетел, а вот вслед за ним принялся поливать по зимнему прозрачному лесу миномет. Засвистели среди стволов мины, загрохотали разрывы, все, понятно, врассыпную, кому помирать охота?

Санька Рогожин, взводный их, зазевался — и готово. Пополам парня разорвало прямо у Павла на глазах. А в лесу таких, как они, не один десяток пряталось, маленькими группками, потому что так прорваться легче, и косил миномет по осинам и березам, по телам солдатским, усыпая белый снег кусками кровавого мяса, заливая пронзительно алой кровью. Но Павлу повезло, выскочил из-под огня, когда уже стемнело. Куда забрел, и сам не понял, из своих никто не попадался, видно, со страху далеко зашел. С тех пор и блуждал один по лесу, не зная, куда идти, и боясь нарваться на немцев.

Да, не повезло им. Вышибли их немцы из Харькова, еще и в кольцо взяли. Основные части третьей танковой армии прорвались, а вот их часть отступление прикрывала, и они сами не заметили, как в тылу у фрицов оказались. Да и то, грех Бога гневить, сколько из их взвода народу до леса добралось? Человек восемь? А из роты? «Так что заканчивай, рядовой Лушин, на судьбу жаловаться», — усмехнулся невесело Павел, и лицо его, поросшее за эти дни колючей седой щетиной, скривилось в жалком подобии улыбки. Павел устало шагнул в сторону и прислонился спиной к темному сырому стволу. С трудом, будто рука была налита свинцом, дотянулся до ворота шинели, расстегнул пуговицы и вытянул за цепочку золотой медальон. Бережет княжна, не забывает на том свете, молится за него, горемычного. Два года Павел воюет, а кроме контузии и легкого ранения в руку, ничего страшного с ним до сих пор не случилось. Он поднес к губам теплый, гладкий, тяжелый овал медальона, прикрыл глаза, ощущая всем телом запах родного дома, и рука той, что подарила ему этот медальон, будто легла она ему на лоб, нежная, легкая, теплая, и он почувствовал, как уплывает куда-то.