– Марксэн Аверьянович, разумеется и вне сомнений. Это моя работа и я намерен ее исполнять. Совет там, или Учредительное Собрание, мне без разницы, – я был лишь наполовину искренен, к тому же имел намерение в тишине и в спокойствии ночи хоть немного разобраться в недавно услышанном и в своем настоящем отношении к нему.
– Вот спасибочки. Поужинать не забудьте. Тонечка теперь оставляет кухню незапертой на ночь. И вообще, оставляет. Бутербродики, какао с молоком в чайнике. Ее муж провожает всякий раз туда и обратно. Не то чтобы ей непосредственно угрожают, однако, когда рядом здоровенный молотобоец – каждый задумается о жизни, прежде чем сунуться.
На кухню-то я и отправился. Почувствовал зверский голод, будто вышедший из спячки плотоядный динозавр (Не впадали, говорите? Если бы впадали, то я бы с ними в ту ночь поспорил за добычу). Нашел на видном месте пресловутые бутербродики, спасибо Тоне Марковой, добрая душа и добрые полбуханки хлеба, разрезанные поперек: плавленый сыр слоем в палец, зеленый лук и помидоры, сыты будем, не помрем. Вот только какао пить не стал, от одной мысли тошнило и слабило в животе, на редкость отвратительный напиток, удивительно вообще, что многим нашим постояльцам нравилось. Может, именно потому Тоня и варила сие лошадиное пойло. (Почему лошадиное? Так это старая студенческая походная песенка, о том, как лошадь подлая какаву выпила и опрокинула ведро в костер. Кто пел, тот знает). Одним словом, налил себе простой воды. Кипяченной. Поноса еще не хватало в моем служебном положении.
Жевал я и думал. Думал и жевал. Не о Лидке, нет. Жалко было себя, или силы вышли все, только не мог я о ней больше вспоминать. Может, какое-то время. Особенно, после того, ЧТО я услышал давеча от Мао! Я только одного не мог понять, а спросить – забылся, проехал мимо. Знает или не знает? Мертвый человек о подлинном имени и статусе личности, поисков ради которой затеял он множественное душегубство? Короче, знает ли он, что искал все это время нашего Мотю, самозваного Петра Ивановича, который в придачу Сидоров? И знает ли об этом Мао? Или, что же сложилось в результирующей совокупности? Даже если знают и тот, и другой. Мотя получался, будто красный комиссар при всех регалиях в военнопленной группе, доставленной в белогвардейский штаб. Впереди, только без лихого коня, без подруги-шашки и без верного маузера. Хотя у Моти-то! Наверняка должно сыскаться чего похлеще, в плане наличного вооружения. Но все же, во главе этого их, пресловутого Совета. Лучше бы сразу ударный транспарант вывесили, дескать, господин Ваворок, драгоценный вы наш, вот тот, кого вы искали средь бела дня с фонарем. А может, и вывесили, с умыслом? Не хватало мне разъяснительной информационной милостыни, не подал пока никто, стало быть, судить выходило рановато. Надо было обождать.
И потому я начал думать о другом, без перехода, но близком. Направленно о двух странноватых братьях. Рябовы – Федор и Константин, они же гаранты безопасности, в данных обстоятельствах, ох-хо-хо!? Близнецы неразлучные, почти сиамские, только наши добровольно. Одинаковые настолько, что впору анекдоты травить. Но анекдоты опустим пока. Однако историю Гридней все же расскажу, отчасти с их собственных слов. Отчасти, с некоторыми околонаучными домыслами на их счет со стороны Конца Света, господина-товарища Палавичевского, проникшего в свое время в самую суть физико-математической науки. Хотя и мне и ему в понимании загадки братьев Рябовых это мало помогло. Да и была ли она, эта загадка? Или соприкосновение с Мотей, и вхождение братьев в новоявленный Совет словно бы напитали жизненными энергиями размытые тени, тем самым придав им реальное и действительное бытие? Кто знает? Только не я. Итак. Повторюсь уже в который раз: судите сами.
Гридни, добры молодцы, опора всякой царской дружины, кровь с молоком, как то положено им по рангу, богатырская стать, косая сажень в плечах, булатные кулачища, русые кудри, по-детски чистые голубые глаза, прямота и смелость, в сочетании с безоглядной преданностью и с истовым суеверием, хотя бы и в черную кошку.