Марксэн Аверьянович был на месте. Игровая по соседству, еще и переносной аппарат забрать полагалось вместе с древней, эбонитовой антенной обратно, обязательный маневр, так где же еще Мао дожидаться? Я все рассчитал верно. Впечатление у меня вдруг возникло такое, будто бы мы расстались не далее, как вчера. Столь обыденным вышло приветствие меня главным. Пробурчал что-то вроде: «А-а-а, Феля, заходите! Как отдохнули?». И все. Я изумился. Неужели ему больше спросить не о чем? Или – незачем? Я был заранее готов к какому угодно повороту событий. Но все же не к тому, что услыхал от Мао всего каких-нибудь пару минут спустя. После взаимного обмена ничего не значащими вежливостями.
– Как изволили видеть, власть у нас переменилась, – сказал обыденным тоном Мао, будто сообщил: «в нынешнем годе брюква уродилась неплохо».
– Не изволил. Не видел. Не успел, – залопотал дробно я, еще зевнул «а-а-а-аха!» от растерянности. – Как, переменилась? Ваворок? – ой, только бы не это! Я готов был, не сходя с места, признать свою душу божественно-бессмертной и тут же ее прозаложить, лишь бы не это!
– У нас во главе теперь Совет, – веско и вроде бы гордо ответил мне главный. Или уже НЕглавный?
– Какой, в горелый пень, Совет?! – едва я не выругался куда крепче, но как-то не подвернулось на язык. – Крестьянских и Рабочих Депутатов, что ли?
– Зачем, депутатов? – святые и угодники! Мао, вот это да! молодцевато мне подмигнул. Он что же, был доволен, что верховная, безусловно законная власть ушла, уплыла из его рук неведомо к какому Совету? Похоже, именно таковой получалась ситуация. – Просто Совет, и все. Имя они себе не придумали, не захотели. Лишнее это.
– Кто, они? – я и сам уже догадался, но пожелал услышать нарочно от Мао. Чтобы точно знать – я не рехнулся, и есть тому свидетели.
– Ну, кто? Оба Гридня. Конец Света… Всего шесть человек. Еще с ними Боря (так главный перекраивал на свой лад претенциозное имя Орест) Бельведеров – помимо Совета называет себя военным трибуном. И ладно. Петр Иванович Сидоров у них, то есть у нас, теперь, конечно, за старшего. В общем, в стратегических вопросах он один только решает. Остальные больше для тактической разработки плана.
– Петр Иванович Сидоров?.. – затем я повторил, раз, другой, третий. Пока не дошло: вот это как раз было официальное Мотино имя. И ни с того, ни с сего я психанул: – Марксэн Аверьянович, дорогой! Вы в своем уме?!! Позвольте спросить?! Какого… какого… убогого старца здесь происходит???… А-а-а?!!.. – застучал кулачищами по собственным щекам, больно – но мне хотелось, чтоб еще больней, чтоб до крови, чтоб прийти в себя.
– Успокойтесь, успокойтесь. Феля, ну что вы? Разве можно так? – Мао тем временем вскочил со своего казенного кресла, ударился ляжкой об угол массивного рабочего стола, заойкал. И уже спустя минуту совал мне под нос пластмассовый стаканчик с неразбавленными каплями валерьянки на дне.
– Да уберите вы! – довольно нервно оттолкнул я от своего лица стакан. – Что я, кот, что ли? Валерьянкой!
– Так ведь нету ничего больше! – словно бы оправдывался передо мной Мао. – Под рукой нету! Вы глотните, легче будет. Запить бы? Ах, да, у меня тут компот. Яблочный. Не хотите?
– Подите вы с вашим компотом!
Тем не менее, я выпил. И валериановые капли, и соответственно, компот. С отвращением утер ладонью рот, чувственно плюнуть на пол мне показалось бестактным. Все же больница, не кабак.
– Что за план? – спросил я в лоб, без рассусоливаний. Успокоился я как-то сразу, впрочем, «псих» накатил на меня в единое мгновение, я будто бы крутился в калейдоскопе бессознательных переживаний, с надеждой разумно остановиться в подходящем душевном равновесии, если будет возможно.
– В смысле? – не понял меня Мао, он, озабоченный моим состоянием, думал о другом, все еще машинально сжимал в пальцах пустой стаканчик, гибкий пластик деформировался и прогнулся, будто под давлением усилия его рассудочных стараний.
– Вы, Марксэн Аверьянович, упомянули о тактической разработке некоего плана. Так вот, хотелось бы узнать. Что это за план такой?
– Да я, голубчик вы мой, никаким образом не в курсе! – ахнул удивленно Мао, и зашвырнул, наконец, использованную разовую посуду в мусорную корзину, рьяно и лихо, будто бы Шакил О’Нил в его воображении сделал решающий трехочковый бросок. – Меня нипочем не посвящали! Упаси бог! Петр Иванович не велел. Ни меня, ни кого бы то ни было из персонала. Ради нашей же безопасности. Да-да. Между прочим, лично я Петру Ивановичу всеполнейше доверяю. Ни на что, заметьте, не претендую, не мое это дело. И потом, я кто? Главный врач психиатрического стационара. Так ведь по существу нету его больше, стационара нашего! Стало быть, я теперь никто. За бытовым порядком слежу, конечно. Когда же Петру Ивановичу-то самому? А Совет – он по другой части. По оперативно-плановой. Но что уж там они планируют, и знать не хочу!