Медбрат Коростоянов (библия материалиста)

Однако ванна отнюдь не расслабила меня, напротив, я ощутил прилив мысленного сосредоточения. Вокруг предмета, могущего показаться легковесным, если учесть все обстоятельства моего прибытия и собственно обстоятельства, сложившиеся вокруг нашего стационара. Но, что поделать? Человек слаб, хотя противостоит порой в чистосердечном желании своему бессилию, только, надолго ли хватает его? Природа берет свое. Вот и меня взяла за горло. Я плавал в зеленоватой, остывающей жидкости, и даже в некоторые моменты не верил, что тело мое окружено обыкновенной водой. Она казалась мне почти твердой, почти застывшей инородной массой, и я подумал внезапно, что это случайность – вода, как источник жизни. Нашей жизни. А для жизни принципиально другого химического основания: выпить, глоток за глотком, животворную, спасительную влагу – аромат и счастье бытия, – все равно, как наглотаться расплавленного стекла. Подавиться и умереть. Ради примера относительности. И мне померещилось – вода, будто враг мой. Будто чуждое существо, злобно желающее меня всосать и разложить на мельчайшие частицы, меньшие даже, чем теоретический атом Резерфорда-Бора. Но обманное впечатление это быстро прошло. Как я уже сказал, из-за накатившего мысленного сосредоточения. Центром коего стала Лидка. Вернее, мое никак не определившееся отношение к ней.

Сначала и внезапно, острым ледяным лезвием по не желавшему остудиться сердцу, меня полоснул вопрос. Что делать? Если я случайно встречусь с ней? Что сказать? И надо ли говорить вообще? Ведь не могла же она не знать? Не могла не знать, куда и зачем посылала меня, вверяя ключи от своей московской квартиры. И это точно не были ключи от рая святого Петра. Потому – поджидали меня в преддверии вовсе не ангелы. Выходит, посылала на верную смерть? Или нет? Или по наивности своей была введена в заблуждение сама? Ой-ли, какая там наивность? Вопросов было много больше, чем ответов. Словно игра «угадай мелодию», но по одной лишь первой ноте, дальше не звучало ничего. Я представлял себе продолжение столь ложно и ясно, будто все происходило, однако, взаправду и наяву. Вот я иду мимо поселковой почты, ранним утром, когда еще луговая трава под росой и туманное земное покрывало неохотно и лениво тает в наглом рассветном наступлении. И никого кругом, только я и она мне навстречу. Голые загорелые ноги – ну, ладно, пусть не голые, пусть джинсовые штаны или леггинсы в обтяжку, главное – она мне навстречу. Виновато смотрит в землю, хочет свернуть с пути и не может, мы идем, идем, и равняемся в нашем встречном движении друг с другом. Но я не знаю, как и о чем заговорить с ней. Хорошо – язык не поворачивается, плохо – не поворачивается тоже. И тогда она первая произносит слова. Только, какие? В моей фантазии вышла заминка. Какие слова хотел бы я услышать от нее? Все не так, как то мне показалось на взгляд первый, а в действительности? В действительности видимость – неправда, и я зря подумал на нее. Она ничего не знала, всего-навсего дала ключи, по душевной своей доброте и расположению, искреннему и сострадательному, к моей скромной особе. И вообще, она не причем, нельзя утверждать, чтобы совсем, но ее попросили, она не отказалась, последить, понаблюдать, жить-то надо, да и что серьезного высмотреть можно в убогом дурдоме? Не база американских ВВС. И не лаборатория термоядерного синтеза. (Впрочем, сравнения исключительно были мои, она бы, наверное, употребила иные. Не шифр от сейфа Онассиса. Или номера секретных счетов Бориса Березовского). И вот, если бы только знала! Никогда ни за что! Она вообще теперь жалеет, что связалась. Потом Лидка замолкает, потом – берет меня несмело за руку. И ведет. За собой. Куда? Куда-нибудь, домой, где она и Глафира, и, если позволят остаться, то ваш, точнее ее, покорный слуга, решительно бывший медбрат Коростоянов.

Но встреча, подобная этой, невозможна, я заранее предугадывал. Если произойдет вдруг, то, скорее всего, она, отвернувшись с испугом и явным неудовольствием, поспешит пройти мимо. А я не остановлю ее. Или еще хуже. Лидка не отвернется и не поспешит, но посмотрит на меня и сквозь меня, как ни в чем не бывало, в полном сознании своей безнаказанности, или безнаказанности того «мертвого» человека, который стоит за ней. Мелкая сошка, думаешь, я смущена и раскаялась? Ничего подобного, накося-выкуси! У каждого свой интерес и своя струя. Неужели она такая? Я должен был узнать наверняка. Зачем? Чтобы жить дальше, иначе, без прилагающегося знания, разве есть у этого «дальше» смысл?