– Остались, – кивнул я, повторив за ним на автомате. Вот я и попал под первый артобстрел там, где не ожидал. И точно наведенный снаряд разнес мое сердце в клочья. И все равно я любил ее.
– Тогда дуй на Красноказарменную. Хватай мешок, чемодан, что там у тебя? И немедленно вон, чтоб духу твоего…! Чтоб не пахло! И номер мой из повторного набора сотри. Или аппарат разбей на крайний. Что я говорю? На телефонном узле раз плюнуть. Ну, ничего, я-то отобьюсь.
Спицын еще продолжал давать какие-то незначительные инструкции. А я думал, что вот ни за что, ни про что, подставил хорошего человека, идиот! Если только тронут Виталия Петровича, я этому Вавороку! А что я ему? Что я могу? Все, что мог, уже сделал, мудак такой! Как же я с Лидкой не догадался. Опять в моей памяти возник Мотя. В мире вещей ищи соответствия, а найдя, проводи параллели. Но сердцу приказать нельзя, видно, мумия тролля об этом знала.
– Деньги есть? – Спицын спросил вдруг в лоб.
По моему виду нельзя было угадать. Верочкина чистая рубашка, вторые хорошие брюки, башмаки, пусть и простенькие, я начистил. То ли нарочитая скромность, то ли прикрытая бедность. Но я замешкался с ответом. Виталию Петровичу этого оказалось достаточно.
– На, возьми, – протянул он зеленую стодолларовую купюру.
Целое состояние. По крайней мере, для меня. Никогда не держал в руках, разве видел издалека. Я отдам, непременно отдам. Для Спицына это тоже большие деньги. Если только…
– Отдашь, отдашь, я знаю. Из трусов выпрыгнешь, отдашь. Если только…, – тут он замолчал, будто удержал неосторожную фразу.
Значит, Виталий Петрович тоже ощущал. Значит, не я один. Смертельная опасность, штука заразная. И зараза от нее носится в воздухе. Не почуять нельзя. Во что я влез? А в сильно поганое предприятие. Спицын это только что косвенно подтвердил. Но отступать, дуля с маком! Я взял сотенную.
На квартиру я поехал сразу. А вот покинуть ее задержался. Слабость одолела меня. Будто сделался я вдруг резиновый и беспозвоночный, так что ни встать, ни сесть, пришлось прилечь на короткий диванчик. Не из-за простуженного горла, не подумайте. Не из-за болячки я так размяк. Это был словно похмельный отходняк.
Я вовсе не думал в высокопарных выражениях, что вот, Лидка предала меня. И нисколько не осуждал. Потому что, неплохо познал на своей шкуре, какова подлинная, реальная жизнь. Которая даже честнейшего человека порой заставляет вытворять такое! У Малюты Скуратова волосы бы встали дыбом. Попади он в современные «гуманные» переделки, горделиво именуемые эпохальными событиями. Ему бы и на ум не встало, что возможно запросто торговать не то, что народом, но собственным богом, царем и отечеством. А Лидка ничего похожего и не делала. Выживала, как могла. Не ее вина, что в поисках сладкой доли заехала в лес к соловью-разбойнику. Это происходило, да и происходит повсеместно. Как закономерный результат. Потому что, отпустив советских крепостных людей на волю – не кормить же за свой счет! – воровская хунта, усевшаяся на вершине горы из нахапанного добра, явила им красивую заграничную обманку-образец. Но не выдала ни единого орудия для справедливого осуществления вековечных мечтаний. Только разбойничий лом. Как хочешь, так и крутись. Между прочим, что бы там ни толковали широко и масштабно мыслящие политолухи об историческом конце социалистического тоталитарного режима – как эти два понятия могут сочетаться, загадка, но сам слышал, – у меня имелась своя теория на сей счет.