Медбрат Коростоянов (библия материалиста)

С вокзала я отправился на станцию Выхино, бывшую Ждановскую. Отправился не один, в компании с горгульей, сменившей наскоро где-то в подсобных кладовых свой линялый синий сарафан и несвежий форменный передник на вполне пристойные джинсовые шорты и обтягивающую белую маечку-боксерку. А что было сказать о ней самой? Косая русая челка, искусственные кудряшки на макушке, буратинистый с перегибом носик. Росточком – мне по плечо, не симпатяшка, но и не страхолюдина, потому что какой-то отчаянный мальчишеский вызов в ней определенно был, как у цветущего сорняка, затесавшегося на ухоженную грядку. Сорняк не виноват, он есть растение другого, не полезного сорта, такая его природа, и оттого он хорош. Я не напрашивался, я даже не надеялся втайне, она позвала своей волей. Через два часа смена, хотите – ждите, хотите – валите, куда хотите. Ясно и коротко. В переводе на куртуазный язык: не соблаговолите ли составить компанию одинокой, не слишком красивой девушке, хотя бы на один вечер? Я соблаговолил, и несколько расчувствовался даже, от охватившего меня благодарственного порыва. Я, конечно, не прощелыга и не воришка на доверии, по моему виду всегда можно было сказать с большой долей очевидности, но она не обязана понимать и знать. К тому же, куда бы я подался? Грязный, как чушка, с разбитой ногой, прыгать в проходящий скорый? Да меня замели бы еще на перроне. Как чрезвычайно подозрительную мужскую особь. И плакали бы тогда мои сто баксов, если не пришлось бы плакать самому. Кто мог бы наперед предугадать, сколь далеко простерлась рука дающего и берущего «мертвого» Николая Ивановича, тюремного бизнесмена и гробокопателя?

Ее звали Катя. И никакая она оказалась не горгулья. Но довольно милое, пусть и дурно воспитанное существо. Впрочем, мне ли судить? Тоже ведь не царских кровей, и разве в силу природной предрасположенности усвоил себе некоторые интеллигентные привычки. Мы получались одного поля ягоды, и, если брать за образец, то до Лидкиных высот нам обоим было, как до вершины Килиманджаро. Не алкали злата, и не пытались мытьем либо катаньем любой ценой «попасть в струю». Скажете, явление по нынешним временам достойное Красной книги, вздумай кто заносить в нее вымирающих представителей человеческой расы. Ничего подобного. Были, есть и будем. В гораздо большем числе, чем на первый взгляд кажется. И я прекрасно осознавал, где-то и по опыту, что представляли собой такие девушки, как вокзальная официантка Катя. Вокзальная, здесь вовсе не в оскорбительном смысле. Только в ее кафешке платили неплохо – во-первых, оборот, а во-вторых, работа постоянная, где это видано, чтобы станционные буфетные заведения закрывались или приходили в упадок из-за отсутствия наплыва посетителей. Непросто было ей определиться – требовали московскую прописку, хотя бы в виде более-менее возобновляемой регистрации, и расчет на элементарную честность, иначе попробуй, проконтролируй, потому хозяева присматривались и проверяли долго, мотая нервы. Ей тоже не приходилось особенно выбирать. Из подмосковного Воскресенска, родители – заурядные работяги на заводе химудобрений, пьющие, но в меру. В меру того, чтобы не пропивать последнее, но отнюдь не задающиеся целью поднять свое потомство на иные социальные высоты. Элементарный, клеточный образ жизни, скорее даже образ выживания: терпи свое и радуйся, если достался тебе лишний спокойный день, и уж конечно, в согласии с бедняцкой мудростью «нашел – молчи, потерял – молчи». Не то, хуже будет.

Пока мы добирались на метро, она успела коротко, но связными отрывками, пересказать мне свою жизнь, всего-то чуть более двух десятков лет, как успел вычислить я, сложив воедино разные участки ее повествования. Не могу признать, чтобы Катя жаловалась мне, ей это и в голову не приходило, а так. Может, больше некому было ее слушать, а может, не всякий бы захотел. Я вот, захотел, потому что вообще люблю слушать людей. Нормальных, затюканных обычных людей, которые только и могут поведать вам правду, впрочем, я ведал ее и сам, рубцами на собственной шкуре, и оттого отлично понимал, о чем речь.