Медбрат Коростоянов (библия материалиста)

Застящая разум тьма вопросов, словно стая вспугнутых летучих мышей, закружилась и пронеслась в моей ошалевшей голове. Ошалевшей – оттого, что много накопилось их, какой самый важный, какой на потом, какой вообще задавать не стоило я вдруг перестал соображать. Белый шум. Сознание мое внезапно потеряло свой строгий и четкий ритм, сделалось бесформенным сочетанием порывов и желаний: вот сейчас, немедленно взять и разрешить все мучавшие меня загадки. И страх – может ответов, их нет вовсе? Короче, я смутился и смешался. Благоуханный ждал. Нисколько не пытаясь мне помочь. И правильно, собраться с мыслями я должен был сам.

Я путано начал. Для затравки отчего-то о Феномене. По несколько рассеянному виду Александра Васильевича я довольно быстро предположил, что к этому персонажу он не имеет отношения. А ведь именно Благоуханный, когда еще носил негласные полковничьи погоны, именно он вершил судьбу многих, угодивших под колпак. И распределял. Кого в ведение Минздрава в лице института им. Сербского, кого на простор за ненадобностью – иди и больше не греши, кого и к нам, насколько я понял из осторожных намеков Спицына. Каким образом все это сочеталось в одном милом человеке? Утешение страждущих и наказание неугодных. Воистину, чудеса. Но может, просто-напросто, у Благоуханного была своя вера. Во что-то главное, высокое и светлое. Как у Робеспьера. Мне отчего-то вспомнились слова, которые приписывались Кровавому Максимилиану: «Кто подлинно любит людей, тот навлекает на себя их ненависть, ибо ему приходится совершать поступки, оправдываемые только этой любовью; без нее они были бы немыслимыми преступлениями». Однако вряд ли Благоуханный действительно совершал хоть сколько-нибудь немыслимые преступления, скорее всего, старательно сглаживал их неумолимые последствия.

Потерпев неудачу с Феноменом я, к мимолетному удивлению своему, отнюдь не пал духом, наоборот. Сконцентрировался внутренне, и тот утраченный на время строй мыслей, без которого дальнейшее общение вышло бы невозможным, как-то по своей воле явился мне. Будто бы рассеянность моя дошла до крайней своей отметки, дабы вмиг обернуться собственной противоположностью. Словно бы лютый холод, что, достигнув определенного падения температуры, уже не замораживает, но обжигает живую плоть. Я начал заново. Теперь уже с обобщенной точки зрения. В самом деле, к чему конкретные примеры, если они не иллюстрируют основной тезис. А тезис мой был таков.

В стационаре за номером – ну, вы знаете, каким, – возникли «движения». Контингент, что называется, зашевелился. И внутри него выделилась группа. Активистов, не активистов, но пациентов, пытающихся самовольно влиять на текущий уклад повседневной жизни лечебницы. Не сказать, чтобы явно, и не сказать, чтобы хоть сколько-нибудь агрессивным способом, но все же, довольно необычно. Главврач Олсуфьев, впрочем, далек от настоящего беспокойства, тем не менее, справки навести поручил.

В этом месте Благоуханный меня перебил. Или, в более вежливой форме, – скорее прервал:

– Кого конкретно вы имеете в виду?

Я поспешил уточнить:

– Братья Рябовы, Алданов Виктор Данилович, Бережкова Ксения Маркова, Палавичевский Сергий Самуэльевич, еще… пожалуй, – я запнулся не потому, что смутился произнести Мотины законные Ф.И.О., но вдруг позабыл начисто, как же его официально зовут. То ли Сидоров, то ли Петров, а, ладно! – Еще один, который по нежелательной антипропаганде. – Благоуханный на миг задумался, потом уверенно кивнул, дескать, знаю, можно не прояснять. – Ну и примыкающие к ним Гумусов и Бельведеров.

Я все же перечислял с замедленной расстановкой, оттого, что более привык к прозвищам, чем к табельным именам. Но кое-как добрел. Вопросительно посмотрел на Александра Васильевича, будто начинающий прокурор на убеленного сединами почтенного судью – все ли верно изложено.

Изложено, судя по всему, было верно. Но и подозрительно – Благоуханный ничуть не удивился. Ни пространному перечислению, ни самому тезису, относительно «движений». Возможно, он понимал в происходящем куда больше моего. А как же иначе! Осадил я себя. Затем и ехал. Если учесть, что я не понимал ровным счетом ничего, то любой частично осведомленный человек имел передо мной преимущество.

– В первую очередь, молодой человек, я хочу, чтобы вы уяснили себе. – Благоуханный заговорил категорично и с начальственными интонациями. Но так получалось даже лучше, ибо означало: речь у нас пошла о значительных вещах. – Я был, по сути своей, стрелочником. Разводящим. Рыжие направо, лысые налево. Хотя по мере сил старался, чтобы рыжие и лысые отправлялись туда, откуда пришли. Не всегда возможно это было. И не всегда нужно. Вы убедитесь со временем, что ваши так называемые пациенты попали благодаря мне, куда им самим требовалось.

– Почему, так называемые? – только это выражение из всего выше сказанного и заинтересовало меня. Самооправдания Благоуханного, если он в них нуждался, направлены были не по адресу. Не до того.