Медбрат Коростоянов (библия материалиста)

– Что поделать! – протяжно вздохнул Благоуханный, как бы продолжая мою мысль. – С десяти лет по подворотням, а там дешевый самогон, окурки, чифирь. В школу три года ходил всего, и то – ходил, одно название. Ни читать, ни писать. В четырнадцать лет первое убийство с отягчающими. Колония, дальше больше. Уже к совершеннолетию попал к нам. Абсолютно разрушенная психика. А ведь был вполне здоровый мальчик, ни тебе наследственного алкоголизма, ни физической патологии.

– Как же так? – изумился я. Известное дело, с генетикой шутки плохи. Но чтобы нормальный от природы ребенок превратился в такое? – Куда же родители смотрели?

– Кто? Родители? – переспросил меня Благоуханный, будто не расслышал. – А умерли. Феденька пятьдесят второго года. Отец инвалид войны, первая группа, пошел осколок, скончался на операции под ножом, и мать после недолго протянула, видно, любила сильно. Федю в детдом, да куда там! Тут же дал деру. Возвращали, конечно. Пока не пристал к блатным. Ну и пошло, поехало. У меня схожих биографий – восемьдесят процентов из общего количества в тысячу семьдесят шесть больных. Статистика. Хоть плачь. И каждый год принимаем по двести человек. Выписываем, разумеется, тоже. А выписывать их нельзя, потому что некуда. Кому они нужны? Ну, кроме симулянтов-рецидивистов – и такие есть, – держим, терпим. Деньги клинике все время требуются. Думаете, одним республиканским бюджетом бываем сыты? Или, как это теперь модно говорить, сбором добровольных пожертвований?

– Простите, не понял? А разве нет? – изумился я. Нам бы такие варианты, небо в алмазах!

Александр Васильевич приостановился, заговорщицки поманил пальцем, нагнулся к самому моему уху. И сообщил не то, чтобы шепотом, но все же нарочно тихо:

– Вы когда-нибудь уголовное слово «общак» слыхали? Слыхали, не иначе! ОНИ своих не бросают. Но и не своим перепадает кое-что. А вы думали? Официально спонсорская помощь через подставные фирмы. Жить-то надо. Впрочем, лично я от решения подобных вопросов далек. Не по моей части. Только я попрошу… Между нами. Да что я говорю! Вы и так из наших. Тем более от Спицына, Виталия Петровича. Это, знаете ли, марка, вроде знака качества… Да, такие вот дела.

– И как же со всем этим быть? – задал я идиотский вопрос, заранее предвидя ответ.

– Как быть? С каждым годом ситуация только ухудшается. – (Тут мне показалось, что Благоуханный приготовился оседлать излюбленного конька, и я не ошибся). – Мы словно индикаторы неустроенности общества. Чем она сильнее, тем соответственно скорее количество койко-мест растет. – Александр Васильевич продолжал набирать резвый темп менторского, трибунно-ораторского галопа. – Бездомные дети, криминал, тюрьмы под завязку. И главное, ну никаких общественных программ реабилитации. Ведь самое страшное – это что? Многим нашим пациентам абсолютно некуда отсюда пойти. Абсолютно! На развитом западе, к примеру, как? Выписался из психиатрической, и сразу тебя под белы рученьки. Пособие, не которое по безработице, а как инвалиду, значительно больше. Врачебный надзор, трудоустройство – у них не чураются, даже охотно берут, вроде исполняют гражданский долг. Глядишь, нормальным человек стал. Допустим: был я однажды с деловым визитом во Франции, клиника Сальпетриер, ох-хо-хо! Да что рассказывать, мечта идиота, в полном смысле слова, в одной обычной палате один пациент, максимум двое, не то здесь, как сельди в бочке, – грустно постановил Благоуханный и тем самым словно одумался, закрыл предыдущую тему. – У вас, насколько я понимаю, коллега, ко мне есть вопросы, э-э-э, касательно ваших собственных внутренних проблем?

Ну, слава богу, приехали! Ознакомительной экскурсии, стало быть, конец. Да и на что еще глядеть? Узорные деревянные панели в столовых видел? Видел. В «качалке» был? Был. Местную «часовню» осмотрел? Осмотрел. Пора и честь знать. Не то, чтобы я пожалел о потраченном времени, но все это казалось мне лишней прелюдией. Однако не мог же я сказать о том прямо? Александр Васильевич бы обиделся. В ограниченном больничном пространстве заключалась вся квинтэссенция его жизни, как драгоценный нектар в скудельном сосуде. А пренебрегать квинтэссенцией жизни, любой, даже чуждой тебе, распоследнее дело.

Мы прошли в кабинет. Благоуханный, озираясь со странной, вороватой опаской, собственноручно запер дверь на ключ. Предложил сесть. Повисло неловкое молчание в ожидании. Пока я не угадал – нужный мне разговор мне и следует начинать. И как назло, я растерялся.