Меделень

- Это мама, - шепнула Ольгуца, соскакивая с лавки. - Прячьтесь скорее! Сюда-сюда! Готово, дед Георге!

- Целую руку, барыня. Давненько вы здесь не были! - встретил дед Георге госпожу Деляну, которая вошла в комнату с тремя пальтишками в руках.

- Ничего, и без меня есть кому приходить сюда! Где же они?

Дед Георге окинул взглядом комнату...

- Было здесь трое козлят, да, видать, съел их серый волк!

Вспомнив, как отыскал волк в сказке трех козлят - и особенно одного из них, - Дэнуц не выдержал и рассмеялся. В ответ послышался звонкий смех. Пошарив рукой в темноте, госпожа Деляну обнаружила его источник: три головы высовывались из-под стола со старыми книгами. Тем временем дед Георге засветил лампу. На белой стене промелькнули синие тени трех медведей, вылезающих из берлоги.

- Теперь тебе и подметать не придется, дед Георге! - улыбнулась госпожа Деляну, указывая ему на чулки детей.

- И то правда! - согласился дед Георге. - Уж такие у дедушки хозяйственные внуки. Из ряду вон!

Раздался новый взрыв смеха.

- Чему вы смеетесь? - спросила госпожа Деляну, глядя по очереди на каждого из детей.

- Будь здоров... крестный! - только и смогла вымолвить Ольгуца, задыхаясь от смеха.

- Что ты там бормочешь?

Дети переглянулись. И из их широко раскрытых глаз снова брызнул смех; держась руками за живот, с мокрыми от слез глазами, они катались по лавке и по полу.

- Что с ними, дед Георге?

- Дети, они и есть дети, барыня! - закусил ус дед Георге, сам едва удерживаясь от смеха.

- Крестный, мама, крестный!

- При чем тут крестный? Какой крестный? - удивилась госпожа Деляну.

Моника и Дэнуц плакали от смеха. Ольгуца завывала, раскачиваясь, точно плакальщица.

- Сказка о волке и трех козлятах, барыня! - пожал плечами дед Георге, уже не в силах сдержаться от смеха.

- О волке?

- Дедушка и вам эту сказку рассказывал, да вы тогда малы были. Так вот...

Кашель прервал его на полуслове. Прижав руки к груди, дед Георге нетвердыми шагами вышел из комнаты, унося с собой кашель. Некоторое время смех и кашель звучали одновременно, точно какой-то странный жалобный звон. Потом смех стал затихать и, наконец, совсем смолк. Что-то чужое вошло в домик деда Георге и затаилось в черной тени, под навесом, куда не доходил свет от лампы. Все ждали, затаив дыхание, окончания приступа кашля. На личиках у детей высохли последние слезы радости, горькие слезы навернулись на глаза их матери.

Копоть черным копьем вылетела из лампы и поднялась вверх.

Через некоторое время дед Георге снова вступил в полосу света.

- Ну, дети, пора уходить. Попрощайтесь с дедом Георге, а ты, Дэнуц, простись перед отъездом... Поправляйся, дед Георге, и не выходи из дома ни завтра, ни послезавтра... пока я тебе не разрешу. Слышишь, дед Георге?

Дэнуц украдкой вздохнул: он и позабыл, что уезжает. И Моника тоже совсем позабыла об этом.

Дед Георге снял образок в серебряном окладе, поцеловал и протянул Дэнуцу.

- Да хранит тебя Господь. Расти большой и сильный... на радость всем...

Голос у него был хриплый, голова низко опущена.

Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Дэнуц наклонился и поцеловал руку, которая протягивала ему образок. Склонившись еще ниже, чем Дэнуц, дед Георге поцеловал руку сына своих господ.

...Было уже поздно, когда дед Георге, сидевший на краю лавки, вдруг поднял голову и внимательно оглядел комнату: пахло сажей. Лампа уже давно коптила. Стекло было черным. Дед Георге потушил лампу и снова уселся на край лавки. Уезжает Дэнуц, скоро уедет и Ольгуца... А потом и он сам...

* * *

- Мама, а почему три ключа? - спросил Дэнуц, входя в спальню следом за госпожой Деляну.

На кольце с ключами от двух сундуков Дэнуца вместо двух позвякивали три ключа. Два толстых и тусклых, один тонкий и блестящий.

- Потому что у тебя два сундука и один чемодан.

- И один чемодан! - встрепенулся Дэнуц.

Госпожа Деляну улыбнулась.

- Этот, да, мама? - спросил он, с надеждой и недоверием указывая на синий сафьяновый чемодан, стоящий на кушетке.

- Конечно, Дэнуц. Я тебе его дарю.

К величайшему изумлению госпожи Деляну, Дэнуц выбежал из спальни, хлопнув дверью... и, возбужденно жестикулируя, вернулся в сопровождении Ольгуцы и Моники.

- Мама, Ольгуца мне не верит! Вот смотри: чемодан, от которого вкусно пахнет. Что я тебе говорил!

- Конечно, не верю! Я должна сначала увидеть сама.

- Видишь?

- Мда!.. Но от него уже не пахнет так вкусно!

- Вздор! У тебя насморк, - возмутился Дэнуц, с жадностью вдыхая запах кожи.

- Не открывай его сейчас, Дэнуц. Откроешь в Бухаресте.

- Значит, я не увижу, что внутри? - надулась Ольгуца.

- Да тут и смотреть нечего! - пожала плечами госпожа Деляну, открывая чемодан. - Вот, смотри: носовые платки, ночная рубашка...

Но у Ольгуцы был глаз таможенника.

- А там что?

И, не дождавшись ответа, извлекла пенал из японского лака.

- Не трогай, Ольгуца! - рассердился Дэнуц, вытаскивая из чемодана кожаный кошелек, наполненный чем-то выпуклым.

- Подождите, подождите! Я вам сама все покажу, - сказала со вздохом госпожа Деляну.

И со смиренной улыбкой артиста, вынужденного бисировать, принялась распаковывать чемодан.