Меделень

А вот как выглядел конец русско-японской войны в семье Деляну:

— Ну, что скажешь? Ты потерпела поражение! — заявил Ольгуце Дэнуц, облаченный в мундир японского адмирала.

— Неправда!

— Спроси у папа.

— Что поделаешь, Ольгуца! Русские потерпели поражение; вот газеты.

— Русские, но не я!

— А разве ты не Потемкин? — с вызовом спросил Дэнуц.

— Я? Никогда не была и не могла быть.

— Как?!

— Девочки не служат в армии. А я девочка… хочешь, спроси у папа… И потом твоим японцам просто повезло, потому что они все трусы.

— Ты лжешь!

— Я лгу? А тогда почему они желтые?

— Как почему? Потому что желтые; японцы есть японцы!

— А я тебе скажу: они желтые от страха. У них у всех желтуха! — закричала Ольгуца так, чтобы слышала вся Япония… — А если хочешь сражаться, сражайся со мной, а не с русскими, — закончила Ольгуца с высоко поднятой головой.

За обедом в честь обоих адмиралов господин Деляну огласил следующее коммюнике:

Ками-Мура и Потемкин
Стали храбро воевать —
Дым и пламя, гром и грохот,
Вопли, крики — не унять.

Бьются, бьются как умеют,
Пыль столбом стоит окрест,
И в столовой, и в гостиной,
Вплоть до отдаленных мест.

Жаркий бой они ведут
И руками, и ногами.
«Зуб за зуб!» — звучит призыв.
Не разнять их даже маме.

Боже, адмирал Потемкин,
Что с фуражкой вашей стало?
Но быть супер-адмиралом
Ками-Муре слишком мало.

Супер-супер-адмирал
Начинает наступленье!
На фуражке у него
Боевые украшенья.

Ками-Мура побеждает,
Оттеснив Ольгуцу в зальчик,
Но Ольгуца утверждает:
Девочка она, не мальчик.

И не может потому
У Дэнуца стать вассалом:
Он ведь не был никогда
Настоящим адмиралом.

Посвящение I

Легендарный Ками-Мура,
Ты смотри, чтоб не споткнуться!
И не русских берегись,
А сестры своей Ольгуцы.

Посвящение II

Нет, японцам не владеть
Дальним морем — ходят слухи,
Им придется умереть
Поголовно от желтухи.[5]

В комнате у Дэнуца стоял также флот! Флот в тазу, изготовленный дедом Георге из ореховых скорлупок: спички служили мачтами, листочки вощеной бумаги — парусами, губы Дэнуца — ветром, а губы Ольгуцы — циклоном.

Флот для лужи: жалкие кораблики, нагруженные, как Ноев ковчег, животными из целлулоида. И флот для пруда, купленный в «Универсальном магазине» в Бухаресте дядей Пуйу: длинное и широкое судно, похожее на булку, с колесами, флагом, пушками и оловянными матросами, намертво приделанными к палубе.

* * *

Дэнуц с такой силой хлопнул дверью, что ему на плечи посыпалась штукатурка. Он отряхнулся, библейским жестом Самсона взлохматив каштановые кудри.

— Пускай-пускай! — покачал он головой.

Взгляд его остановился на недавно полученном лавровом венке первого ученика, который висел над его кроватью; он сдернул венок с гвоздя, бросил на пол и поддел ногой.

— Выходит, я только затем и учусь, чтобы меня всячески преследовали! Погодите… я вам покажу! — погрозил он кулаками в сторону комнаты девочек.

Сняв ружье, он зарядил его стрелой с резиновым наконечником и выстрелил… Фуражка русского контр-адмирала вздрогнула, на ее дне осталась темная вмятина.

Хлоп! Вылетела вторая стрела и прилепилась к двери, как телефонный штепсель… Дэнуц отодрал ее… На двери остался матовый след. Хлоп!.. Хлоп!.. Хлоп!..

— Что там за шум? Что ты делаешь, Дэнуц? Ты не спишь? — раздался из-за двери голос госпожи Деляну.

Дэнуц онемел. Ступая на цыпочках, он повесил ружье на место… Поднял венок, замел под шкаф отвалившиеся листья и повесил остатки своей былой славы на гвоздь.

— Ты спишь?

Дэнуц ударил кулаком по подушке и растянулся на кровати.

— Вот, Моника… Это ваша комната… Нравится тебе?

Рука Моники еще крепче сжала ее руку.

— Как хорошо пахнет, tante Алис!

Обхватив Монику ее руками, госпожа Деляну приподняла ее.

— Ты что-нибудь там видишь?

— Да… Аа!.. Merci, tante Алис!

На шифоньере стоял серебряный поднос с донником.

— А теперь скажи, на какой кровати ты хочешь спать?

— А какую выбрала Ольгуца, tante Алис?

— Не думай об Ольгуце, — ласково сказала госпожа Деляну, — выбери ту, которая тебе по душе… Ту, что у окна, или ту, что у двери?

— Мне все равно, tante Алис…

— Хорошо, тогда я сама тебе выберу ту, что у окна… Ольгуца будет поближе к моим ушам! — улыбнулась госпожа Деляну.

Дверь ее спальни и дверь в комнату девочек располагались напротив и были разделены большим и тихим коридором.