— Думаю, — произнес лейтенант осторожно, — у нас еще будет время узнать друг друга лучше.
Что-то странное мелькнуло в глазах Норико.
— Да. Конечно, — она неестественно улыбнулась, — время еще будет. Обязательно.
Он ждал их. Фигура в грязных лохмотьях, прямо перед воротами. Туман боязливо клубился по сторонам, словно чувствуя скрытую скверну. Человек? Демон? Что-то среднее? Что-то меньшее или большее? Кем бы стал он, Льюис Арктур, если бы пережил то, что выпало этому несчастному китайцу? Война никогда не меняется, это верно. Но одно дело — поле битвы. И другое — окровавленный Молох на пороге твоего дома.
Между тем заклинатели духов выстроились напротив ворот широким полумесяцем.
— Ждите. — Норико сделала предостерегающий жест. — Я попробую поговорить с ним. Если он в большей степени человек — все пройдет легче. Не с каждым
— Послушай! — Норико повысила голос, — Ты уже причинил достаточно зла. Погубил невинных людей. Поселившееся в тебе требует новой крови. Я знаю это. Но ты — все еще человек. Не слушай чуждую тварь. Послушай сам себя.
Японка говорила на наречии Медианна, которого не мог знать одержимый китаец. Льюис подался вперед, но.
— Зло. Невинные люди, — человек, что стоял у храмовых врат говорил так, словно провел в Фоэторисе добрую дюжину лет. У лейтенанта мелькнула мысль, что демон начинает приспосабливаться, перекраивая оболочку под свои нужды. — А сколько невинных было в Нанкине? В чем была виновата моя семья? Сотни других семей?
— Это было не здесь. В другом месте. В другом времени. Этого места больше не существует. Для тебя его никогда и не было. Как и для тех, кого ты убил.
— Правда? — на человеческий голос накладывалось что-то рокочуще-глубинное. Словно хор тысяч и тысяч голосов. — Не было, не существует. Забудь, что было. Та жизнь — просто сон. И, — рокот неожиданно стих, и китаец едва слышно закончил. — Что дальше? Что я буду делать тут? В. Медианне? Так вы его называете?
Плохой поворот. По всем законам убийце грозила смерть. Причем максимально мучительная. Но сказать об этом
— А ты хочешь тут жить? — в голосе заклинательницы слышалась печаль. — Мне так не кажется. Загляни внутрь себя.
Китаец молча шагнул вперед. Туман за его спиной заклубился, скрывая грязно-серой пеленой храмовые ворота.
— Жить? Я хотел жить. Вставать на рассвете. Ощущать кожей прохладный ветер с полей. Видеть солнце, голубое небо. Видеть улыбку жены, — лицо одержимого исказила злобная гримаса. — У меня отобрали все это. Как думаешь, чародейка, хочу ли я теперь жить?
— Поэтому я и предлагаю тебе мир и покой. Ты просто уснешь. Кошмар прекратится. И для тебя, и для тех душ, что связаны с тобой обещанием.
— Обещание, — одержимый сделал еще несколько шагов. — Ты не знаешь, как они взывали ко мне. Как просили, чтобы я покарал тех, кто пролил невинную кровь. Не знаешь, что я чувствовал.
Рокот, сопровождавший каждое слово убийцы. Теперь он звучал как скрежет по металлу, как нарастающий лязг.
— Я — это все те, кто был убит и изнасилован. Меня рубили на куски, сжигали заживо. Меня вешали на воротах моего же дома. Мою голову сотни раз разбивали о камни. И ты обещаешь мне покой? Просишь отпустить? Отказаться? Ты это мне предлагаешь, самка гуйцзы?
Китаец вскинул руки, и все оказалось внутри вихря множества белых мотыльков.
Время для Льюиса замедлилось. Стало вязким, словно желе. Он пытался выхватить револьвер из кобуры. Медленно. Буквально по миллиметру. А воздух вокруг ярился от кипящей битвы противоборствующих сил. Лейтенант видел странные пасы, творимые заклинателями. Видел яркие вспышки разноцветных линий, что сливались в причудливые каллиграфические символы.
Тысячи сгоревших мотыльков сыпались вниз, но вихрь раскручивался все сильнее и сильнее.
Кто-то из заклинателей сумел дотянуться до одержимого! Полыхнул зеленоватый пламень, кожа на лице китайца задымилась. Еще удар! Человеческую оболочку отбрасывает назад, правая рука висит на ошметках сухожилий. Новый символ ударяет одержимого в грудь, ломает, отбрасывает, крутит и прижимает к мокрой брусчатке, а револьвер все также медленно, миллиметр за миллиметром, выползает из кобуры.
Один удар сердца — и все изменилось. Изувеченное тело китайца набрякло, словно губка, напитавшаяся воды. Глаза вспыхнули пугающим несветом. Вихрь мотыльков превратился в подвижное воплощение древнего символа Инь-Янь: крылья насекомых вдруг стали окрашиваться в черный. Револьвер наконец-то оказался направлен прямо в грудь одержимого, но теперь, видя происходящее, Льюис сильно сомневался в эффективности старого-доброго огнестрела.
Еще удар сердца.
Вихрь выплюнул из себя черно-белые плети. Часть из них сгорела, наткнувшись на невидимую защиту заклинателей. Зато другие.
Трио седых стариков опали горкой дымящейся плоти.
Беззвучно заорал похожий на студента юнец, когда черное и белое пробило его тело насквозь.
Взлетела в воздух голова самурая, вырванная вместе с позвонками.
Одна за другой рухнули на колени женщины в кимоно. Вместо лиц — кровавые маски, лишенные кожи.