Медиареальность

Концепция истины, которой следует Маклюэн, заставляет вспомнить кантовский принцип, согласно которому мы знаем о мире только то, что сами в него вкладываем. Идея координации чувств как создания образа мира, его временных и пространственных категорий, соответствует, с одной стороны, кантовским формам созерцания, а, с другой, открытию психологами и психиатрами рубежа XIX в. факта доминирования в системе восприятия одного из чувств, что во многом определяет способ представления человека о самом себе и о мире. При этом в маклюэновской версии кантовской философии очевидным образом отсутствует ее практическая сторона. По всей видимости, активизм Канта, как и древнее платоновское представление о самодвижении души, отнесены Маклюэном на счет уходящей в прошлое оптической системы мира, тогда как чисто рецептивная философия медиа должна в большей степени подходить новой аудио-тактильной вселенной. Не удивительно, что Маклюэн отстаивает достаточно жесткий каузальный тезис, согласно которому изменения в медиатехнологиях, что бы ни было их причиной, ведут к изменениям во всех областях культурной, социальной и политической жизни.

Сходство и различие медиа-философии Платона и Маклюэна можно представить как отношение их зеркальной противоположности. Истине мыслящей души противопоставлена истина души множественной, чувствующей; медиа искажают эту истину тем, что полагаются на чувство (Платон), или же тем, что отдают приоритет одному/нескольким чувствам, ограничивая образ целого (Маклюэн). Разумеется, только возможность отбрасывать избыток значений делает медиум информативным, но вопрос медиа-философии, как мы видим, упирается в вопрос о том, что именно отбрасывается и как именно осуществляется ограничение этой изначальной избыточности истины. Противоположность позиции Платона и Маклюэна можно взять за основу как такую дополнительность подходов, которая позволила бы нам присмотреться к той самой ограничивающей/искажающей природе медиа, без которой был бы невозможен искомый перенос значения, его существование в отделении и отдалении от собственной истины.

Маклюэн датирует возникновение визуального космоса моментом изобретения алфавитного письма, которое впервые лишило голос собственного значения, представив его в виде простого набора ничего не значащих по отдельности звуков. Это событие определяет последующую судьбу греческой и всей европейской культуры вплоть до изобретения новых электронных средств медиа. Вполне очевидно, что размах этой концепции не допускает возможности ее верификации, тогда как количество контраргументов, которые могут быть приведены в ее опровержение не поддается исчислению. И все же интерес представляет не конкретное содержание этого тезиса, а возникающий в связи с ним вопрос о действительном соотнесении в письме визуальных и акустических элементов и их роли в формировании, а затем и воздействии этого медиума. Голос традиционно связан с инстанцией власти, и платоновский пиетет к речи с очевидностью сопряжен с представлением о властвующей истине, проводником которой должен быть правитель-философ или совершенный политик. Слоговое письмо Шумера и Египта сохраняет еще связь с голосом и неслучайно платоновская традиция более благосклонно относится к египетской иероглифике, чем к греческому алфавитному письму, которое не только подрывает связь письма с голосом, но и, по-видимому, вносит в социальную жизнь хаос множества голосов, стремящихся к власти, но утративших связь с порядком истинной речи. Однако перипетии голоса и зрения возникают все же не в момент перехода от иероглифов к алфавиту, а значительно раньше.