Массовые беспорядки в той или иной форме возможны в любом обществе независимо от его политического устройства. Яркими примерами массовых беспорядков являются противостояние политических сил в Москве у телевизионного центра Останкино осенью 1993 г., выступления антиглобалистов в Генуе в июле 2001 г. или хулиганство толпы в Москве после поражения российских футболистов на чемпионате мира летом 2002 г.
Массовые беспорядки являются особым конгломератом различных преступных деяний. Это такие самостоятельные составы преступления, как поджоги, погромы, уничтожение имущества, причинение вреда личности и т. п., а вместе указанные в законе деяния подобного рода называются массовыми беспорядками (совокупность определенных преступлений, преступных действий, включая и их организацию). В состав массовых беспорядков входят и действия, заключающиеся в их подготовке: изготовление и распространение листовок и иных печатных изданий, публичные выступления, призывы, направленные на то, чтобы собрать толпу и склонить ее к совершению погромов, разрушений, поджогов и тому подобных действий.
Характерная особенность массовых беспорядков состоит в их политизации, в том, что они могут быть спровоцированы экстремистски настроенными элементами и использованы ими в борьбе за власть.
Погром возможен постольку, поскольку в данной социальной ситуации отменены обычные нормы и правила поведения, а также уголовные законы, охраняющие покой, достоинство, имущество, собственность, здоровье и жизнь гражданина. Иначе говоря, когда посягательство на таковые признается правомерным со стороны держателей нормы и не репрессируется ими. Это новое состояние норм оправдывает производимые убийства и насилия, поджоги и грабежи, более того, делает их социально одобряемыми действиями. Именно наличие у погромщиков сознания не только фактической ненаказуемости, но и оправданности своих действий отличает погромы от общественно осуждаемых криминальных проявлений, таких как хулиганство и бандитизм, с одной стороны, и военных действий, предполагающих санкционированные законом и общественной моралью человекоубийства и разрушения – с другой. Такие действия невозможны, если власти всех уровней ориентированы на соблюдение закона и поддержание порядка. Без такой санкции механизм погрома, в отличие от механизма стачки, бунта и других массовых действий, связанных с нарушением обыденных норм и законов, не запускается. Погромы редко бывали неожиданными. Напротив, каждому обычно предшествует фаза ожидания. Она сопровождается перестройкой установок местного сообщества с мирной жизни на агрессию: одни готовятся стать жертвами, другие – свидетелями, участниками, соучастниками, а иногда и защитниками жертв погрома.
Эта проблема «социально разрешенного насилия», отмечает А. Левинсон, стоит как в отношении исторических событий, так и в отношении многих процессов, происходящих в наши дни [Левинсон, 2008]. Как иначе еще можно оценивать факты насильственного захвата церквей, бесчинства и убийства политических оппонентов на Украине?
Погромы интерпретируются как разновидность массовых беспорядков, а в случаях массовых жертв определяются как резня или массовые убийства. Если национальность, вероисповедание или другой социальный признак не мотивировал совершение преступлений, событие не относят к погромам.
Толковый словарь Даля трактует слово «бунт» в значении «заговор, возмущение, мятеж, открытое сопротивление народа законной власти» [Даль, 1998, с. 254]. А словарь Ожегова определяет его как стихийно возникшее восстание, мятеж [Ожегов, Шведова, 1996, с. 60]. Это определение перешло в специализированные словари по конфликтологии, которые понимают под бунтом стихийно возникшее восстание, мятеж.