Мединститут

На трибуну (так и хочется сказать- на сцену) вышел огромного роста доктор с буйной шевелюрой и волосатыми ручищами. Толстые щёки и выдающийся вперёд маленький, но твёрдый подбородок делали его внешность заметной и запоминающейся с первого взгляда. Вообще, многие хирурги выглядели даже колоритнее самых известных киноактёров советского экрана. Приятные издержки профессии – быть всё время «на людях»… Неторопливо озирая зал и изредка оглядываясь на профессора, дежурный хирург сочным, рокочущим голосом начал докладывать. Надя толкнула Галку.

– Вот ядрёный мужик, – прошептала она. – Такому бы в опере петь или проповеди читать.

Серёжки Говорова не было сегодня впереди, да и никого знакомых вокруг не было, поэтому она решилась спросить у Булгакова:

– Слышь, а кто это? Ты тут всех знаешь…

– Крамаренко,– поперхнулся тот от неожиданности, – дежурант из 1-й хирургии. Так себе хирург, ничего особенного…

– …была проведена инфузионная терапия. К утру появилась перистальтика, отошли газы, – вещал Крамаренко, очевидно, сам первый с удовольствием слушая свой раскатистый баритон. – Наутро: состояние удовлетворительное, жалобы на лишь периодически возникающие боли в мезогастрии…

– Чем было продиктовано решение вести больную консервативно? – вдруг раздалось из-за спины хирурга. Голос профессора был начисто лишён обаяния и на фоне впечатления от речи Крамаренко прозвучал грубо и резко.

Черноволосый дяденька замолк и всем корпусом повернулся к Тихомирову.

– В процессе динамического наблюдения и лечения ex juvantibus, – мягко ответил он, – имела место положительная динамика. Эпизод кишечной непроходимости удалось разрешить и восстановить пассаж…

– Из вашего рассказа, Сергей Михайлович, так не следует. Наоборот, у меня сложилось впечатление, что вы лишь временно нормализовали состояние поступившей тем, что назначили ей инфузионную терапию. Благополучие, о котором вы сейчас говорите- мнимое. Контрольный барий давали?

– Давали…

– Когда?

– В полночь…

– То есть?

– В 24.00…

– Тогда где же контрольный снимок брюшной полости?

– При мне делали, Всеволод Викентьевич.

– А почему результатом не поинтересовались?

Крамаренко пожал широкими плечами, улыбнулся в зал, приподнял одну бровь.

– Вы же знаете наши проблемы, Всеволод Викентьевич. Санитарок в отделениях нет, сестра хорошо, если есть одна на два поста, по уши занята сдачей смены… нам послать за снимком некого, им со снимком прислать некого. Рентгенлаборант на всю клинику один. А утром, перед пятиминуткой, дежурный хирург настолько загружен, что самому сходить просто некогда. Разумеется, я понимаю, насколько важен нам снимок. Сразу после конференции…

– Сергей Михайлович! – возвысил голос Тихомиров, не давая себя убаюкать. –Речь идёт о жизни и смерти человека. В экстреннной хирургии всё решают порой минуты. Вы сдаёте дежурство и даже не знаете результатов контрольного исследования!

– Санитарки…

– Ну мы же не дети. За свою больную отвечаете именно вы. Я не могу принять у вас дежурство без результата снимка.

Крамаренко снова улыбнулся. Улыбка, которая столь шла ему, получилась несколько асимметричной – было видно, что хирург раздражён придирками Тихомирова.

– Хорошо, раз так, – сдался он, высмотрев кого-то в зале, – Игорь, будь добр, сбегай в рентген, принеси нам снимок. Пусть все посмотрят…

Один из молодёжи, сидевший в ряду клинических ординаторов, снялся с места и исчез за дверями. В зале зашептались. Крамаренко покинул трибуну и спустился со сцены. Чувствовалось, что этот большой человек сильно задет.

На трибуну поднялся пожилой доктор Пашков из 2-й хирургии. Он сильно волновался, докладывая. По сторонам не смотрел, не отрывался от историй. Тихомиров лишь что-то неразборчивое спросил его о каких-то лейкоцитах в два часа ночи. Пашков, лысый, крепкий, бульдожьего вида ветеран, моментально покраснел и начал копаться в историях, ища анализ. Тот всё не находился, дежурный хирург нервничал. Ему на помощь пришёл Гиви Георгиевич. Он поднялся с места и сам ответил на вопрос профессора. Тот кивнул, наконец принимая дежурство.

Пашков, вытирая лысину платочком, покинул трибуну, уступая место представителю 3-ей хирургии.

Напряжение в зале нарастало. Член-корреспондент вёл конференцию совсем не так, как вчера Самарцев. Тихомиров удобно посиживал за столом, посматривал то в зал, то на выступающего. Вид его был исполнен благожелательности и спокойствия, даже лёгкой дремоты. Но ясно было, что видит профессор всё в зале, слышит каждый звук, держит под контролем происходящее, что именно он по праву является мозговым центром клиники, что напоминает он сейчас собою старого полководца на поле боя, к которому периодически подскакивают адъютанты. Торопливо отдав честь, они докладывают обстановку и ждут распоряжений. Получив их, они тут же срываются с места и спешат в самое горнило сражения, неся войскам приказы, директивы, диспозиции. А самое главное – уверенность в победе.