Медицина средних веков и эпохи Возрождения

Конечно, пыл Леоничено, насчитывавшего уже восьмой десяток, к этому времени остыл, а Джованни Манарди, который лишь до некоторой степени мог заменить его, как свободный мыслитель, в 1513 г. оставил Феррару и на 12 лет поступил в лейб-медики к венгерскому королю Ладиславу. В Ферраре и в соседних университетах — в Падуе и Болонье Теофраст горячо принялся за работу, стараясь взять оттуда все, что можно было, но чаще всего им упоминается «хваленый подвал» анатомии в Ферраре. Все, (121/122) что только можно было там усвоить по анатомии, он с жадностью поглотил. В это время, однако, Феррара преимущественно жила прошлою славой, что едва ли было по сердцу молодому и горячему Теофрасту. В диспутах и других университетских мелочах того времени он принимал живое участие и, между прочим, по его собственному свидетельству, он был непоследним украшением тех садов, где он рос; таким образом он и тогда уже пользовался известным реномэ. В Ферраре же, из желания греко-латинизировать свое родовое имя, он присоединил к нему прозвище Парацельса; к тому же он стремился, называя свои книги «Paramirum», «Paragranum». Назвать точно другие университеты, в которых Парацельс занимался, не представляется возможным. Сам он говорит о долголетней работе в университетах Германии и Франции, следовательно, и за пределами Италии, которую он объездил вплоть до Рима. Позднее его потянуло в Монпеллье, Гренаду, Лиссабон и Париж. Но это относится уже к его большим путешествиям, во время которых он посетил Англию, Стокгольм, Россию, Польшу, Седмиградию и через Венгрию и Словакию вернулся домой, и в 1524—1525 году он в первый раз обосновался в Зальцбурге.

Рис. 39. Рисунок Ганса Гольбейна младшего из собрания Бонифация Амербаха, изображающий, по исследованиям Пауля Ганц и К.Зудгофа, Гогенхейма в Базельский период (1526 г.).

Но раньше, чем он пустился в эти большие странствования, он уже отошел от университетской мудрости, пустота которой стала ему ясной; греческая наука не представляла для него никаких преимуществ перед арабизмом, с которым в Ферраре уже покончили. Уже в молодости он посвящен был своим отцом, опиравшимся на учение Диоскурида и Теофраста, не только в мир лечебных горных растений, но также и в тайны плавильных заводов и алхимических мастерских; с ними он, впрочем, познакомился в (122/123) другое время в горных долинах, работая в этих мастерских. Приобретенные таким образом химические знания он применил позднее не только для приготовления препаратов железа, меди, сурьмы и ртути, но скоро стал пользовался ими как основой для объяснения органических процессов и их значения; такой вывод он сделал, когда ему удалось убедить себя в неосновательности учения о четырех соках и освободиться от основной ошибки двух тысячелетий, в течение которых этой фантазией, как вечной основной истиной, объясняли все органические явления здорового и больного организма. Правда, еще в греческий период раздавались голоса, которые выражали протест против этой части приписываемого Гиппократу учения, но под влиянием Галена все они были вынуждены замолкнуть. В учении Авиценны, как и в галенизме, неограниченно господствовала в течение веков эта гуморальная патология и физиология, как святая святых врачебного универсального евангелия. Парацельс ясно увидел пустоту этой вековой ошибки; он понял невозможность существования слизи, желтой и черной желчи в крови и других соках организма, и для него было ясно, что тогдашняя медицина занималась больше рассуждениями, чем фактами; в этом его первый великий духовный подвиг, который делает его бессмертным, как одного из величайших глашатаев истины всех времен. Эта простая ясная истина, которая сделалась его твердым убеждением, сообщает всей его последующей деятельности и его учению оттенок превосходства и уверенный реформаторский жест: «Вы вслед за мною, но не я за вами»; «Мне принадлежит господство, если не теперь, то после и навсегда».