Медицинское общежитие

Когда Верди вышел на сцену, зрители совсем не аплодировали – просто смущенно вздохнули и все. Верди разочарованно вскинул топор на плечо и поклонился толпе. Толпа молчала. Она молчала так, словно боялась предупредить о чем-то важном как для нее, так и для Верди. Вся ориентация в пространстве вдруг исчезла, и у Верди закружилась голова, может быть оттого, как капюшон давил на нос, а может быть от завтрака, все равно Верди шатался и кое-как устоял на ногах. Тут же кто-то схватил его за рукав, и он понял, что это был прокурор. – Вы в порядке, Верди?

– Позвольте снять капюшон, прокурор.

– Это невозможно. Хотя, давайте мы принесем вам маску. Душно, да? Верди понял, что прокурор кому-то подал знак рукой.

– Это все от творога, наверное.

– Ах, творог! – подхватил прокурор. – Беда нашего славного города! Верди, а вы знали, насколько ужасно состояние нашей прекрасной молочной индустрии сегодня?

– Нет, прокурор, – Верди понял, что, вероятно, он стоит, широко расставив ноги, и пытается руками хватать и щупать воздух вокруг. Топор лежал на дощатом полу.

– Прокурор, эй! Когда меня уже убьют?! – послышался прокуренный голос.

– Скоро, преступник, – прокурор ответил с выдержкой, пониманием и спокойствием герцога. – А вот и маска, держите, Верди.

Верди нащупал руками маску, повернулся спиной к толпе и моментально снял капюшон и краем глаза заметил, как из-за сцены на него как-то странно смотрит одна из арфисток, ее волосы развивались на ветру подобно парусам, ее несло, а она подмигивала. Верди улыбнулся и натянул белую как сугроб из мыслей его головы маску.

Теперь это все стало похоже на какой-то театр, но зато Верди все видел и чувствовал.

– Выше голову, – поправил он преступника. Тот заколебался, стоя на коленях, и направил подбородок прямо, острым жадным клинком. – Давай уже! – рявкнул он.

Верди поднял с пола топор и прилично замахнулся и отрубил преступнику голову. Нависла тишина. Прокурор громко высморкался в платочек, а в первых рядах кто-то упал в обморок. Голова не попала в корзину для отрубленных голов, а покатилась вон со сцены и упала на каменную плитку скотного двора. – Какой неудачный день. – прошептал Верди.

Толпа немного поежилась, как по команде зааплодировала. Верди не успел начать кланяться, как за руку его схватил прокурор. Они поклонились вместе. Как с обрыва в реку, аплодисменты кончились, и толпа начала расходиться. Медленно и верно.

Верди посмотрел в глаза отрубленной головы; слетев, она оставила рваный кровавый след, который пестрил теперь золотыми блестками от света золотого небесного замка. Верди кинул топор на сцену, окинул взглядом опустевшую площадь, по которой одиноко удалялся прокурор к своей железной колымаге, стоящей у трех мраморных столбов. Верди снял с себя маску и почувствовал, как капли холодного пота стекают по его лицу.

Он стер их ладонью и глубоко вдохнул. Α потом выдохнул. И успокоился.

Симфония. Из зимы в лето

Часть первая.

Свежий воздух утра смешивался с потом и кислым запахом прогнивших зубов и языков десятков рабочих, которые топтались на каменной плитке и ждали зеленый свет светофора. Пятый час горел лишь красный. Только рассвело, поэтому я смог всмотреться в их лица. Лучше бы не всматривался.

– Ну и вонь! Гадость!

–Тише ты, – затыкал я кривоухого карлика с острым носом, сидящего в моем рюкзаке.

Рюкзак давил на плечи и от тяжести и накопившейся и продолжающей накапливаться усталости хотелось рухнуть на плитку и проспаться.

– Во сколько конкурс твой начинается?

– Он не мой.

– Не важно, я все равно не давал согласия показываться людям.

– Ты сейчас им показываешься.

– Они воняют. А тебе хорошо. Смотришь на человечка в красном и пытаешься дремать.

– Подремлешь тут под твоей тяжестью. Вроде карлик, а весишь словно старуха.

– Это я вонь впитал. И хватит называть меня карликом. Терпеть не могу, когда ты называешь меня так. Твоим-то голосом это слышится вообще противно, настолько противно, насколько можно еще ухудшить этот запах от этих гнилых великанов.

– Еще полчаса до начала отбора карликов, – ответил я, посмотрев на огромный циферблат, стоящий подобно памятнику через дорогу.

Еще полчаса, а время будто бы замерло.

– Ой, какой славный малыш! – послышался тонкий женский голос за спиной. – Что там происходит? – спросил я у карлика.

– Какая-то баба хочет меня щупать.

– Ой, он еще и говорит, – воскликнула она без восклицания за спиной, а потом задала вопрос.

Как же я хотел повернуться и разглядеть ее лицо, всмотреться в глаза и выдохнуть задержанным дыханием.

– Это ваш ребенок?

– Это карлик.

– Не называй меня карликом!

– Карлик?! Фу! – и она убежала, оставив лишь цокот каблуков на каменной плитке, который отражался в ушах и исчезал, пока совсем-совсем не исчез.

– Ты молодец – сказал я карлику.

– Спасибо, – ответил он мне.