Медиум

Не утруждаясь словами, я просто потер переносицу, демонстративно отставив средний палец, отчего южане чуть ли не зарычали.

— Ах ты…

Самый разговорчивый из толпы изобразил, будто собирается кинуться на меня, но потом он слегка притормозил, давая возможность напасть своим двоим подельникам, что стояли по краям. Такой дешевый фокус прошел бы с простым обывателем, но с опытным бойцом — без шансов.

Вот и я не повелся на эту уловку, не сводил взгляда с окруживших меня бородачей, так что, как только понял, что на меня собираются напрыгнуть сразу двое, резко метнулся в сторону левого нападавшего.

Стоит отдать должное, ребятам явно не были чужды единоборства. Это было видно по их движениям и повадкам. Однако практику они имели очень ограниченную, привыкнув к одним и тем же приемам на ринге или, скорее, на татами. Именно поэтому первый же мой пинок по «шарам» стал для одного из приближающихся горцев большой неожиданностью. Простой и незамысловатый удар, который способны использовать даже дети, но эффективность его сложно недооценивать. Думаю, никому не нужно рассказывать, как это больно, когда в пах прилетает с размаху чья-то нога?

Мир стал замедляться, словно погруженный в густой кисель. Пропали звуки, исчезло такое привычное ощущение чужих эмоций и чувств, воздух сгустился вокруг моего тела и потяжелел, словно моя одежда разом намокла. Вроде бы даже немного обострилось зрение, видимо, неслабо я бедолаге всадил в промежность. Ранее такой эффект проявлялся всего несколько раз: когда я палил с травмата и когда выворачивал суставы. Остальных болезненных миазмов, похоже, было недостаточно для достижения такого состояния.

Да-а-а! Вот оно! Невероятное ощущение нечеловеческого могущества, злая радость и кураж! Я приник к ним, словно умирающий от жажды к ледяному роднику, и растворился в них с головой. С подобным экстазом не в силах сравниться даже самый отчаянный и отвязный секс, который только можно попробовать вообразить. Это нечто более всеобъемлющее, более сильное, чем даже десяток героиновых приходов, чем эффект от наичистейшего экстази… это просто невозможно описать, это можно лишь ощутить.

Дальше я стал работать предельно жестко, не жалея и не щадя ни противников, ни себя, в неисчислимых количествах множа вокруг болезненные пароксизмы. Так жестко я не бился даже тогда, когда олигарх Стрельцов подсылал ко мне своих обученных молодчиков, потому что тех никогда не было больше четырех, а тут врагов у меня было одиннадцать, и я просто не имел даже малейшего шанса на ошибку.

Я бил коленями, ломая ребра с одного удара, всаживал свои локти в чужие лица, сворачивая челюсти и заставляя нападающих плеваться осколками зубов. Упавших на асфальт я добивал мощными пинками, превращая обросшие морды в опухшее кровавое месиво с торчащей во все стороны волосней. Прошло не более секунд тридцати реального времени, а на земле уже корчилось шесть беспомощных и ни на что не способных тел. В тесной свалке я работал куда как эффективнее, чем ватага нападавших. Они, если начистоту, больше мешали друг другу, наступая на ноги и пихаясь плечами, чем несказанно упрощали мне задачу по их избиению.

Я вертелся ужом, но в то же время был экономен в своих движениях. Каждый удар находил цель, а каждое уклонение было ювелирно вымерено, ровно настолько, чтоб чужие руки проходили мимо меня в каких-то считаных сантиметрах.

Мое тело работало на пределе возможностей, лишь самую каплю не доходя до той грани, за которой меня самого ждут увечья и переломы. Но, несмотря на это, чувство эйфории и свободы затопили мое сознание настолько, что приходилось прилагать некоторое усилие, чтобы не раствориться в них, утратив контроль над реальностью. Убийство по неосторожности в мои ближайшие планы явно не входило.

Вокруг меня кружилось уже столько боли, что я ощущал себя словно в эпицентре торнадо. Такого мощного прилива сил я не испытывал даже внутри палат с онкобольными, прошедшими интенсивную терапию. Им все-таки периодически делают уколы, купирующие болезненные синдромы, а здесь и сейчас все проходило наживую.

В какой-то момент один из оставшихся на ногах бородачей осознал, что участь его товарищей, извивающихся на земле в собственной крови, неумолимо приближается и к нему. Поэтому он решил прибегнуть к одному из излюбленных аргументов.

В холодном синем свете фонаря опасно сверкнуло изогнутое лезвие массивного охотничьего ножа, и мой перегруженный ускоренной работой и впечатлениями мозг с некоторой пробуксовкой, но акцентировал на этом внимание. Эту пьесу пора было сворачивать, ведь как бы я ни был быстр, предел есть всему. И мне не хотелось бы его достичь именно тогда, когда мне собираются вонзить полоску стали в живот.