Медиум

Видно, в замке Валленхайм действительно проживало исчадие ада. Темп речи рассказчицы убыстряется, она глотает слова, липкий пот заливает подушку. Офицерам было страшно. Но советские офицеры не привыкли отступать. Пока солдаты роются в подвалах, отыскивая эфемерных эсэсовцев, наверху происходит жутковатая сцена. Хозяин замка приведен в ярость нежданным вторжением. Трудно сказать, кто это такой – демон или просто грозного вида сумасшедший, обладающий определенными проницательными способностями. Престарелый обедневший землевладелец. Если и не сверхъестественное существо, то умеет ловко нагнетать жуть. Огромный пыльный зал, озаренный мерцанием свечей (электричество заботливые «оккупанты» давно отключили), бархатные кумачовые портьеры, выцветшие картины на стенах, беспокойно потрескивает камин. Долговязый старец посреди этого великолепия – закутан в дырявый плащ, на ногах стоптанные ботинки, седые волосы пучками. Он разгневан, стоит в проходе, в глазах беснуются молнии. Офицеры замирают – имеется в облике старца что-то зловещее, ввергающее в ступор, пальцы скорчены на спусковых крючках пистолетов ТТ. Он смеется демоническим смехом, наслаждаясь страхом незваных гостей, начинает говорить хриплым отрывистым голосом. Выясняется, что нищий землевладелец, помимо гипнотических способностей, сносно владеет русским языком. Он произносит что-то угрожающее, Семен Борисович уже не помнит конкретных слов, но помнит, как кипят мозги. И вновь переживает эту «благодать»… Офицеры не могут пошевелиться, но шевелятся волосы на голове. Какого черта они сюда приперлись? Пили бы свою водку, нормально бы выспались… Но вдруг морщинистое лицо старца меняется, он меняет позу, начинает с интересом разглядывать посетителей, вникая в сущность каждого. Он не только гипнотизер, но и чуткий прорицатель. Он вникает в их личности, видит прошлое, настоящее, будущее. А какое будущее у простого советского человека? Он проницает их таланты, способности и, в принципе, понимает, что движет этими молодыми ребятами, чья страна разрушена, отброшена в развитии, народ прорежен, потрепан, озлоблен, ведом непонятно кем. Ему становится жалко этих вчерашних пацанов. Один прекрасно рисует, у другого расположение к музыке, третьего ждут театральные подмостки, слава великого режиссера, почет, богатство. Но что они добьются на этой горем проклятой территории в одну шестую часть суши? Впрочем, если постараться…

Напряжение слабеет. Старец каменно молчит, но жажда сплющить в блин чужаков уже тускнеет. Офицеры переводят дыхание. Басардин поднимает ТТ, но не решается стрелять. Трудно выстрелить в безоружного человека. Старец снисходительно смотрит на Басардина, пряча усмешку. Он начинает говорить резким скрипучим голосом. Добро пожаловать, молодые люди в смиренную обитель нищего барона фон Ледендорфа… Немного ехидства, немного манерной деликатности, за которыми сквозят презрение и жалость. Он спрашивает, то ли в шутку, то ли всерьез, хотят ли дорогие гости прожить долгую и счастливую жизнь. Раскрыть свои способности, добиться полной реализации своих замыслов, обрести славу, положение в обществе, заработать много денег, не прибегая к подлости, шантажу, преступной деятельности, а через шестьдесят лет ОТДАТЬ все нажитое – разом, по доброй воле, без истерик и сопротивления?..

Со стороны история представляется чем-то клиническим, но для тех, кто в ней участвует, под прицельным оком гипнотизера, в объятиях жутковатой ауры…

«Кому отдать?» – тупо спрашивает Белоярский.

«Мне», – лаконично отвечает нищий барон.

«Душу, что ли, продать?» – натянуто хихикает Урбанович, у которого лицо блестит от жирного пота.

«Если позволите, – учтиво отзывается фон Ледендорф. – Решайте сами. У вас богатое будущее, господа. Я вижу вас насквозь. Вы можете добиться невиданных успехов в советском государстве. И даже… когда оно развалится – а оно развалится, правда, нескоро – вам это вовсе не повредит».

Офицеры недоуменно переглядываются. Совсем сдурел старик? Может, лучше пристрелить его? Но почему не поднимается рука?

«А давай, – сглотнув, произносит Басардин. – Сыграем».

Действительно, кого волнует в двадцать лет, что будет через шестьдесят?

Жар в голове зашкаливает.

«Минуточку, уважаемый, – шепчет Урбанович. – Если у нас блестящее будущее, то какого черта мы должны вам все отдавать?»