Медиум с Саутгемптон-роу

Охваченная отчаянной жалостью, Эмили потеряла дар речи. Ей хотелось обнять Роуз, прижать ее к себе и утешить, но это было невозможно. Тем более что в заполненном людьми зале ее жест вынудил бы умолкнуть и воззриться на них даже самых озабоченных и поглощенных собой гостей. Миссис Рэдли могла утешить собеседницу лишь словами. Но главным было найти нужные для нее слова.

– Роуз, безумно вас заставляет поступать страх, а не унаследованная болезнь, – сказала Эмили. – Все мы порой поступаем легкомысленно, и ваши поступки ничуть не более глупы, чем у других людей. Если вам понадобилось узнать, отчего умер ваш отец, то следовало бы отыскать врача, который лечил его.

– Тогда об этом узнают все на свете! – воскликнула миссис Серраколд, повысив голос от ужаса и вцепившись в руки подруги. – Я не смогу этого вынести!

– Нет, все останется в тайне…

– Но Обри…

– Я схожу с вами, – пообещала Эмили. – Мы скажем, что решили провести день за городом, а сами поедем и узнаем, какой врач наблюдал за ним. Он сможет не только сказать, страдал ли ваш отец помешательством, но и могло ли безумие поразить его одного из-за какого-то несчастного случая или болезни – и может ли оно вообще передаваться по наследству. Существует множество видов сумасшествия, и каждый из них вызывается разными причинами.

– А если пронюхают газетчики? Поверьте мне, Эмили, по сравнению с этим сообщение о том, что я ходила на спиритические сеансы, сочтут пустяковым капризом!

– Тогда подождем до окончания выборов.

– Нет, мне необходимо узнать заранее! Если Обри станет членом парламента, если ему предложат какую-то должность в правительстве, в Министерстве иностранных дел… а я окажусь… – Роуз умолкла, будучи не в силах произнести ужасавшие ее слова.

– Тогда это будет ужасно, – закончила за нее Эмили. – А если окажется, что ничего ужасного нет, а вы попросту сойдете с ума от глупого страха, то начисто лишитесь всех шансов на благополучный исход. Причем так и не узнав правды.

– Вы уверены? – спросила миссис Серраколд. – Я имею в виду, вы действительно поедете со мной? – И вдруг лицо ее вновь побледнело, омрачившись безнадежными и мучительными страданиями. – Тогда, видимо, вы отправитесь к вашему полицейскому зятю и все ему выложите! – Это было порожденное отчаянием обвинение, а вовсе не вопрос.

– Нет, – ответила Эмили. – Я не стану ничего выяснять – только вы сами будете знать, что ответит вам врач. И безусловно, полицию совершенно не касается, от какой болезни умер ваш отец… если только это не побудило вас убить узнавшую обо всем Мод Ламонт.

– Я не виновата! Мне… мне даже не удалось связаться с духом моей матушки. – Голова Роуз вновь поникла, и она закрыла лицо руками, охваченная мучительным страхом и замешательством.

Из музыкальной гостиной вновь донеслось великолепное сопрано певицы, и Эмили заметила, что они остались в зале почти одни, не считая дюжины джентльменов в дальнем конце, возле выхода в коридор, которые продолжали что-то сосредоточенно обсуждать.

– Идемте, – решительно сказала она. – Вам лучше сполоснуть лицо холодной водой и выпить горячего чаю в столовой, а потом мы вернемся в гостиную к остальным. Дадим им понять, что мы обсуждаем проведение приема в саду или в загородном особняке. Но лучше держаться одной версии. К примеру, пусть это будет праздничный прием… со сбором денег на благотворительность. Пошли!

Роуз медленно поднялась со стула, расправила плечи и послушно отправилась вместе с Эмили.

Глава десятая

Питт и Телман вернулись в особнячок на Саутгемптон-роу. У Томаса росла уверенность в том, что за ним постоянно следят – и когда он проходил по Кеппел-стрит, уходя из дома, и когда возвращался обратно, – хотя он никогда никого не встречал на пути, кроме почтальона и молочника, который обычно торчал со своей тележкой на углу переулка, ведущего к Монтегю-плейс, и продавал желающим молочные продукты.

Томас получил два коротких письма от Шарлотты, сообщавших, что у них всё в порядке. Родные очень скучали по нему, не считая того, что прекрасно отдыхали. Обратный адрес на письмах не значился. Питт отвечал жене сразу, но из осторожности опускал письма в почтовый ящик подальше от Кеппел-стрит, где новый любопытный почтальон не мог их увидеть.

Этим жарким летним утром особняк на Саутгемптон-роу выглядел совершенно безмятежно, даже идиллически мирно. По улице, как обычно, сновали насвистывающие рассыльные, спеша доставить какие-то послания, заказанные бакалейные продукты, рыбу или домашнюю птицу и прочие товары. Один из них отвесил игривый комплимент горничной, согнавшей с крыльца уличного кота, и она, усмехнувшись, громогласно отругала его:

– Давай катись отсюда по своим глупым делишкам! Только и можешь, что цветочки доставлять!

– Шикарные фиалки! – выкрикнул в ответ рассыльный, взмахнув рукой.

В самом доме царила более мрачная атмосфера. Полузадернутые шторы, как положено, напоминали о смерти, но, с другой стороны, так поступали и в обычной жизни, просто для защиты комнат от слишком яркого света или для создания более интимной обстановки.