Медиум с Саутгемптон-роу

Паттерсон растерянно моргнул:

– Миссис Андерхилл, в ваших устах все это звучит так просто…

– Возможно. – Женщина улыбнулась с неожиданным унынием, вспомнив, что никто не услышал ее собственные молитвы, а ее духовное одиночество временами становилось почти невыносимым. – Но простыми словами можно говорить и о весьма сложных проблемах. Проблемах, требующих непростого решения. Я не скажу, что мне самой удается быть непоколебимой в вере – не более чем вам или любому из людей.

– Вы очень мудры, миссис Андерхилл, – серьезно взглянул на нее священник, пытаясь прочесть по ее лицу, какие переживания научили ее такой мудрости.

Айседора быстро отвернулась. Нельзя было делиться столь уязвимыми чувствами, а если б он хоть что-то понял по выражению ее лица, это было бы уже полной изменой Реджинальду. Ни одна счастливая в браке женщина не испытывала такого безысходного одиночества.

– Выпейте лучше чай, пока он еще горячий, – посоветовала она. – Это не решит проблемы, но поможет нам обрести силы для новых попыток.

И, не дожидаясь никакого ответа, жена епископа удалилась из кабинета, тихо закрыв за собой дверь.

Остановившись посреди холла, она ошеломленно осознала, во что осмелилась вмешаться. Ни разу за всю семейную жизнь Айседора не захватывала так дерзко роль своего мужа. От нее ждали одобрения его действий, поддержки, преданности и благоразумной сдержанности. А она только что нарушила почти все эти правила. Она выставила его безнадежно беспомощным перед одним из младших священников.

Нет! Ничего подобного. Он сам выставил себя беспомощным. И в этом нет ее вины. Он сам пребывал в сомнениях, когда ему следовало быть убедительным и исполненным спокойной уверенности, быть своего рода якорем для попавшего в шторм Паттерсона, который, по крайней мере, временно потерял самообладание.

Почему? Что же произошло с Реджинальдом? Почему он не смог с полной уверенностью и воодушевлением заявить, что любовь Господа распространяется на каждого человека, будь то мужчина, женщина или ребенок, и если разум отказывается понимать это, то должно возобладать чувство веры? Ведь сущность веры именно в чувственном восприятии. Большинство людей укрепляются в вере или хотя бы делают вид, что веруют, если имеют все, что нужно. И невозможно оценить истинность веры, пока она не подверглась испытанию.

Айседора вернулась в кухню, намереваясь обсудить с кухаркой завтрашний ужин. Этим вечером они с епископом уезжали на очередной политический прием, один из непрерывной череды приемов последних дней. Хотя учитывая, что до выборов оставались считанные дни, скоро все могло измениться.

Что же сулит ей будущее? Новые вариации на старые темы, растянутого до бесконечности одиночества.

Уже сидя в гостиной, женщина услышала, как ушел Паттерсон, и поняла, что через несколько минут муж явится разбираться с ней за ее вмешательство. Она стала ждать его, размышляя, что скажет в свое оправдание. Не проще ли всего без долгих разговоров просто извиниться? Ее поступку не может быть оправданий. Она подрывала его авторитет, предложив утешение, которое надлежало принести ему самому.

Андерхилл появился в гостиной лишь через четверть часа. Судя по бледности мужа, Айседора ожидала, что он вот-вот выплеснет на нее свое возмущение. Но разумное извинение словно застряло у нее в горле.

– Ты выглядишь измученным, – заметила она с меньшим сочувствием, чем ей следовало бы испытывать, и искренне устыдилась собственной черствости.

Ей следовало встревожиться. Более того, епископ с таким трудом опустился в кресло, словно действительно серьезно заболел.

– Где ты повредил плечо? – Женщина попыталась компенсировать свое равнодушие, заметив, как супруг поморщился и, устроившись поудобнее, начал растирать руку.

– Очередной приступ ревматизма, – проворчал он. – Хотя и весьма острый. – Реджинальд улыбнулся, но эта вынужденная улыбка почти мгновенно сменилась гримасой боли. – Ты должна поговорить с кухаркой. Последнее время она стала готовить из рук вон плохо. Никогда в жизни у меня еще не бывало столь болезненного несварения.

– Может, принести тебе молока с марантовым крахмалом? – предложила миссис Андерхилл.

– Не могу же я до конца жизни жить на одном молоке с марантовым крахмалом! – огрызнулся ее муж. – Мне необходимо, чтобы в доме поддерживался порядок, а на кухне готовили съедобные блюда! Если б ты уделяла больше внимания своим обязанностям, вместо того чтобы вмешиваться в мои дела, у нас не осталось бы никаких проблем. Ты отвечаешь за мое здоровье – вот и озаботься им, не пытаясь утешить страдальцев вроде Паттерсона, не способных стойко встретить превратности судьбы.

– Смерти, – уточнила Айседора.

– Что? – Ее муж вскинул руку и сердито глянул на нее.

Он действительно сильно побледнел, и над его верхней губой поблескивала испарина.

– Он не может смириться со смертью, – добавила женщина. – Со смертью своей дочери.

Должно быть, это ужасно – потерять ребенка, хотя одному Богу известно, какое множество людей пережило такое горе.