Глава 22
Письмо Марияне послано на адрес Лидии Караджич в Элизабет-Норт. Он надеется, что в Элизабет-Норт только одна Караджич.
Ответ от Марияны приходит через два дня, но не в виде письма – на что он и не рассчитывал, он догадывается, какая мука для нее писать по-английски, – она звонит по телефону.
– Простите, я вас не навещаю, мистер Реймент, – говорит она, – но у нас тут всякие проблемы. Бланка – вы знаете Бланку – попадает в беду.
И следует длинная история о серебряной цепочке, которая даже не из настоящего серебра и которую можно купить за один доллар пятьдесят центов на китайском рынке. Какой-то лавочник, какой-то еврей обвиняет Бланку в том, что она взяла эту цепочку, хотя Бланка ее не брала, взяла ее подруга и сунула ей, а Бланка хотела положить цепочку обратно, но не успела; и еврей говорит, что эта цепочка, которая не из настоящего серебра, стоит сорок девять долларов девяносто пять центов и он хочет подать на нее за это в суд, в суд для несовершеннолетних. Так что теперь Бланка отказывается есть, отказывается ходить в школу, а у нее через неделю экзамены, сидит весь день в своей комнате, только вчера вечером разоделась и ушла куда-то и не говорит куда. А Мэл не знает, что делать, и она не знает, что делать. Так не знает ли он, Пол Реймент, кого-нибудь, с кем он может поговорить о Бланке, а тот, в свою очередь, поговорил бы с евреем, чтобы еврей не подавал в суд.
– Откуда вы знаете, что это еврей, Марияна? – спрашивает он.
– О’кей, еврей – не еврей, это неважно.
– Может быть, я еврей. Вы уверены, что я не еврей?
– О’кей, забудьте. У меня сорвалось с языка. Неважно. Вы не хотите со мной говорить, так и скажите – кончено.
– Безусловно, я хочу говорить. И безусловно, я хочу помочь. Для чего же я существую, как не для того, чтобы помогать? Расскажите мне детали. Расскажите, когда это случилось – эта история с серебряной цепочкой. И расскажите о подруге Бланки – той, с которой она была в магазине.
– Вот, у меня записано. «Магазин “Хеппен-станс”, – название она произносит раздельно, – на Рандл-Мэлл, управляющий – мистер Мэтьюз».
– А когда случилась эта история с «Хеппен-станс»?
– В пятницу. Днем в пятницу.
– А ее подруга?
– Бланка не хочет сказать имя подруги. Может быть, Трейси. Я не знаю.
– Давайте-ка посмотрим, что я могу сделать. У меня нет особого опыта в подобных делах, но я подумаю, что можно сделать. Как я могу с вами связаться?
– Вы можете позвонить, у вас есть мой телефон.
– Позвонить вам домой? Я думал, вы у вашей золовки. Я написал вам на адрес вашей золовки. Разве вы не получили мое письмо?
Следует долгая пауза.
– Все кончено, – наконец говорит Марияна. – Вы можете мне позвонить.
Что Марияне нужно – так это влиятельное лицо, а он не влиятельное лицо, он даже не уверен, что одобряет подобный феномен. Но, наверное, именно так делаются дела в Хорватии, поэтому ради Марияны и ради ее несчастной дочери, которая, несомненно, уже усвоила урок – быть более осторожной, когда крадешь вещи, – он готов попытаться. В конце концов, почему бы Марияне не верить в то, что человек с приятной фамилией Реймент, комфортабельным домом в фешенебельном районе города и лишними деньгами может повернуть события так, как не сможет автомеханик со смешной фамилией Йокич?
– Мистер Мэтьюз? – осведомляется он.
– Да.
– Могу я переговорить с вами наедине?
Однако «Хеппенстанс» не то место, где можно перемолвиться словечком наедине. Здесь самое большее пять квадратных метров. Плотно забитые стойки с одеждой, прилавок и кассовый аппарат, над головой гремит музыка – вот и все. Поэтому то, что он собирается сказать мистеру Мэтьюзу, придется говорить при всех.
– Здесь поймали девушку, совершившую кражу, – начинает он. – В прошлую пятницу. Бланку Йокич. Вы помните этот случай?
Мистер Мэтьюз, который либо еврей, либо нет и который до этого момента был сама любезность, прямо на глазах становится чопорным. Мистеру Мэтьюзу лет двадцать с небольшим, он высокий и стройный, у него широкие темные брови и обесцвеченные волосы, которые торчат сосульками.
– Меня зовут Пол Реймент, – представляется он. – Я друг семьи Йокич. Могу я кое-что рассказать о Бланке?
Мальчик – кто же он, как не мальчик? – осторожно кивает.