Медленный скорый поезд

— Кончай ерничать, — сказал Пастух. — Что предлагаешь? Взять Марину под ручки и отвести ее прямо в логово врага, то есть в вагон? Так?

— Не считай меня идиотом, — обиделся Стрелок. — Куда вести Марину, вопрос хороший, но легко решаемый — с помощью Марининой-то волшебной коробочки. Р-раз — и все мы в дамках. Сидим под развесистым дубом и отдыхаем. Тоже уже проходили… Пастух, давай не будем лезть в теорию игр, а просто решим, кто исчезает из поезда, а кто остается… Я просто не знаю диапазона действия прибора Марины…

Тут как раз Марина и встряла в светскую беседу Пастуха и Стрелка.

— Вы все за нас решили? — спросила она очень вежливо и даже вкрадчиво. — Нам бы от вас еще какую-никакую указивочку на ближайшие дни поиметь, а то ж ведь сидим, как слепоглухонемые… — И с этого момента ее как подменили. — Вы тут о ком и о чем беседовали, а, мальчики? — Это была уже другая Марина — жесткая, злая, язвительная. — Если обо мне, то напрасно. Я всегда и во всем сама принимаю решения, если, тем более, их исполнение впрямую зависит от меня. Вы тут о моей коробочке вспоминали, а что вы, собственно, о ней знаете, а? Что можно нажать кнопочку и оказаться где-то в другом совсем месте? А потом опять нажать и — вернуться?.. Мы ж с вами это уже проходили. Пук на кнопочку — и мы где-то далеко, нас и не видно, а опасность миновала. Еще пук на кнопочку — и мы тут как тут, сидим, рассуждаем: кто жить останется, а кто неизвестным героем помрет. Говнюки вы, а не мужики, вот что! Видеть вас не могу, не хочу, не буду. Пошли вон отсюда, я плакать стану…

И ведь ждала, молча и зло ждала, пока все не вышли из ее купе в коридор, встала с полки, дверь ручонкой толкнула — та лихо проехала по своим рельсам, бухнула железно, закрылась.

И наверно, тогда она и заплакала.

А может, и нет.

Пастух не хотел представлять себе плачущую Марину, плачущую из-за дела, которое вдруг и разом объединило чужих друг другу, более того — еле знакомых людей, а потом так же разом и вдруг раскололо единение, и оказалось, что каждый — сам по себе, сам за себя, сам с усам. А дело — оно всегда дело, его опять сладить можно, говно вопрос. Вот это-то ей, русско-немецко-японской, всю жизнь работу работающей женщинке уж никак не нравилось, не складывалось прям: только-только чаи плюс водочку вместе радостно распивали, а чертик — раз! — и выскочи. И все распалось, как связь времен у товарища Шекспира в «Гамлете». И сразу наоборот получились «Бесплодные усилия любви».

Пьеса такая, кто не знает. Тоже Шекспира.

Начпоезда, изъятый из удобного купе с едой и питьем, вместе с Шухратом, корефаном своим закадычным, тоже маялся в коридоре: то ли уходить страшно было, то ли и впрямь почуял, что в чем-то провинился перед маленькой женщиной. Шухрат держался мужественнее. А и то понятно: человек азиатский, женщина там куда ниже рангом, чем мужчина, а тут еще такая особая женщина, вдруг меняющая, фигурально выражаясь, лицо. Легко и сразу.

Или маску. Так тоже бывает…

Она совсем недолго плакала, а сладкие парочки Пастух — Стрелок и начпоезда — Шухрат туповато топтались за закрытой перед носами дверью и, вероятно, думали, что процесс плача будет длинным и обида на них, говнюков, не пройдет долго, но вот и фиг вам: закрытая дверь резко открылась, на порог явилась злая и уверенная в себе женщинка, спросила жестко:

— Ждете, пока растаю? Не обломится! Через десять минут в ресторане — вы, Пастух, вы, Стрелок, и вы, вы, господа железные дорожники. Если вы знаете в этом поезде еще пару-тройку умных людей, то их тоже позовите. Лизу, например. Проводницу. Она в отличие от вас умная. А я за эти десять минут хоть в себя вернусь. Все, время пошло! И его все меньше и меньше. А, может, и вовсе нет…

И дверь снова закрылась. Перед закрытой дверью купе все стояли столбиками. Если по-военному, то положение их можно назвать где-то так: осмысление текущей ситуации.

— Нас, получается, выгнали, — первым осмыслил ситуацию Шухрат.

Пастух, соглашаясь с сутью догадки, тем не менее оспорил ее форму:

— Нам, похоже, дали подумать.

— А чего думать-то? — удивился Стрелок. — Все ясно. Поезд идет. Враг — там, в вагоне. Его, врага то есть, многовато, сами не сладим, да и оружия у нас… — замялся с завершением некой мысли, — ну, кот наплакал, в общем, — закончил мысль внятно. — А там — бандитов шесть штук и все вооружены по брови. Воевать — это не прокатит. А сдаваться, ручонки в гору — ну кто согласится? Никто, — сам себе ответил. И сам себя спросил: — А что тогда делать?..

Недлинное молчание, наступившее после монолога Стрелка, ни о чем никому ничего не говорило — ну, примолкли люди, дали им внятно по лбам мешалкой, чтоб, значит, думали лучше. Стрелок просто додумал и еще проще первым высказался — как сумел.

— Шесть человек — это совсем маленькая команда, какой уж тут взвод, — сказал Шухрат. — И у нас будет совсем маленькая команда — пять человек, включая Марину.

И дверь в купе мгновенно открылась.

— Тогда мне нужно оружие, — сказала Марина, которая, очевидно, подслушивала.