Медленный скорый поезд

Еще ехать было и ехать, а что впереди случится — даже Бог не знает, ибо что Богу до этого бегущего через всю Страну поезда? Если только Он все это «боевиковое» со стрельбой сумасшествие сам не сочинил…

Ночь за окнами была черной-черной с частыми подорожными огнями, ничего вокруг не освещающими, а на черном небе горели звезды, тоже ничего не освещающие. Под стук вагонных колес, знал Пастух, спать уютно, а не спать тяжко. Но он умел не спать. Жизнь приучила… А все спали в вагоне, в Тулуне на пару положенных минут притормозили, а потом и проводница прикорнула до следующей станции, до Нижнеудинска, который случится вот-вот, а простоит поезд там тринадцать минут. Копеечное время. Ан все может произойти. Что все? Пастух не знал, но готов был, как и положено, ко всему.

А и надо было б Стрелка разбудить.

Что Пастух осторожно и сделал.

И проводница тоже привычно проснулась, как не спала, засуетилась, готовилась к короткой стоянке.

— Нижнеудинск никак? — спросил Стрелок. — Чего ждать?

— Как обычно, — объяснил Пастух. — Что-нибудь да будет.

Он вполне серьезно отнесся к пока теоретическим намерениям Слима, недооценивать того было глупо и опасно. А более всего Пастух нудно клял себя за то, что в свое время позволил Слиму выиграть. Сам того не зная и не подозревая. Убедительно выиграть — не придерешься. А все же был бы тогда Пастух менее самоуверен, так и сто раз бы и как следует проверил «покойника». Ан недотумкал, недобдел, самоуверенность одолела. Теперь хвосты подбирать придется. Скверно. Но подбирать так подбирать.

— Останься в вагоне, — сказал Стрелку. — Держи оба входа. Марину не выпускай из вагона. Перебьется… А я на перрон.

— Он тебя сразу узнает, — предостерег Стрелок. — А ты его в ночи, если он в шапочке или парике, хрен заметишь. Да и на хрена выходить? Тринадцать минут всего стоим.

— Ну и останься в вагоне, — повторил Пастух. — Так будет лучше. А мне тринадцати минут с лихвой хватит.

Он был прав по-своему. Он и прежде не очень-то верил в то, что Слим пойдет на ходу по вагонам: стремно для него — раз, бессмысленно — два. Он, не исключено, знал о том, кто едет в поезде. Он, не исключено, пришел по душу Марины, как и все прежние приходящие. Хотя и причина под названием «Пастух» тоже очевидно реальна. Он, не исключено, засветил себя на той, минувшей уже станции намеренно, считал Пастух, засветил, чтоб все, кому надо, знали: вот он, Слим, живой и здоровый. И ждали б его изо всех сил. А кому ждать надо? Только Пастуху и надо. Чтоб доделать недоделанное за копеечные минутки стоянки в ночи и при скупом электрическом освещении, да еще и в толпе пассажиров. Если, конечно, они вдруг проснутся и в коридоре столпятся, хотя вряд ли — на тринадцать-то минут… Равная, по сути, игра. Кто цель, кто охотник — сразу не разберешь, да если еще Слим волосы спрячет…

Кстати! А с чего это ты надумал, сам себе удивился Пастух, что цель его — ты? Не мания ли это грандиоза? Куда как приятнее: он не цель, он — дичь, а охотник — ты. Ладно бы так…

Поезд погремел-погремел железом и встал. Пассажиры спали. А Пастух вышел в противоположный тамбур, где никого не было, отпер вагонным ключом дверь, выходящую не на перрон, а на другой путь, спустился на гравий, побежал вдоль вагонов, два пробежал, а под третьим нырнул и выбрался на перрон — подальше от своего вагона. Пистолет с навинченным на ствол глушителем засунут был за спину, за джинсы, футболка его прикрывала.

Бессонных пассажиров на перроне было — кот наплакал. Пастух пошел по противоположному краю широкого перрона, притормозил у вагона, соседнего своему. Пара-тройка бессонных стояли. И чуть подале — Слим. Тот и впрямь был в смешной шапочке, похожей на лыжную, только полотняной, которая даже не полностью скрывала его белые волосы, а на ней, на лбу зачем-то слепо торчали большие черные очки, неуместные в темноте, и ничего и никого он не страшился, стоял намеренно нагло — вот он я. Берите меня, если желаете и сможете.

Он смотрел в небо, звездным оно было, и вроде бы не видел Пастуха. Хотя вряд ли. Пастух давно подозревал, что лишняя пара глаз у Слима на затылке имелась.

Смочь-то просто было. И одновременно непросто.

Слим увидел Пастуха, но не дернулся, не побежал, не выхватил оружие, а всего лишь улыбнулся давнему врагу-соратнику, поднял руки вверх, помахал пустыми ладошками — мол, я не опасен. Он видел, что в руке у Пастуха «глок», но никаких встречных действий не предпринимал. Просто ждал. А когда Пастух подошел, протянул ему руку. Сказал:

— Не очень-то и рад тебя видеть, Пастух, но уж так вышло. Ты меня убить пришел? Пустое занятие, ты ж пробовал…

Выстрелить было проще простого. Но Пастух жопой чуял, что Слим затеял какую-то хитрую игру, а какую — не понимал, и ему чертовски было любопытно узнать — что это за игра? Стремно, конечно, но драйв — штука лукавая, окаянная, посему «глок» не спрятал, а ткнул стволом Слиму в бок, сказал тихонько:

— Не шевелись, Слим, иди медленно, молча, молча, вот так, вот и ладушки…