Медная гора

…Тропка извивалась вдоль невысокого кряжа, минуя покатые заболоченные долины и быстрые горные потоки. Привычным людям, закалившимся в утомительных переходах, пройти двадцать километров, пожалуй, было не труднее, чем горожанину совершить прогулку по прохладным аллеям тенистого парка. Но обнажения, то и дело попадавшиеся по дороге, задерживали Бурова. Вместе о ним останавливался и весь отряд. Поэтому к Шайтан-горе они подошли поздно вечером, когда окрестные горы уже растаяли в мутном сумраке северной ночи. Но синяя до черноты Шайтан-гора встретила геологов глубокой тишиной.

— Я думал, что опоздали. Совестно было, — с облегчением сказал Буров, оглядывая гору.

— Ну и они скоро подойдут. Андрей не такой человек, чтобы слово свое не сдержать, — ответил Угрюмый.

Но и утром прежняя тишина висела над Шайтан-горой. Угрюмый поднялся на отвесную скалу, что нависла над сонной заводью небольшого озерка. Он осторожно вслушивался в шорохи леса и долго-долго смотрел в дымную даль, в ту сторону, где лиловели зубчатые контуры хребта. Сумрачный, озабоченный, он спустился со скалы и на вопрос Бурова: «Не видно ли костра?» — отрицательно покачал головой.

Чтобы не терять даром времени, Буров отправил часть рабочих обратно в лагерь: сложить каменную печь, заготовить хлеба, починить разорванные палатки. Сам Буров пока что решил провести несколько маршрутов, выбрав исходным центром Шайтан-гору.

Но группа Корнева не вернулась и к вечеру девятого дня. Четверо оставшихся для встречи молчаливо сидели на сучковатых колодинах. Они беспрестанно подбрасывали в костер кучи сырого мха и в душных клубах дыма спасались от назойливых комаров. А над всем: над бескрайним простором синей тайги, над крутыми зигзагами горных рек, над гнетущей тысячелетней тишиной — черным вороном распласталась Шайтаи-гора. Казалось, что ворону надо сделать последнее усилие — и лопнут каменные цепи, что накрепко приковали его к земле, и он медленно поднимется в воздух, и его огромные широкие крылья повиснут над тайгой.

Но громадная черная птица уже потонула в непроглядной темноте, а у подножия горы все еще потрескивал одинокий огонь, и на влажной траве, на темных стволах деревьев ломались угловатые тени сгорбившихся людей. Люди говорили вполголоса, как будто боялись спугнуть торжественную тишину ночи, и за короткими задумчивыми фразами следовали долгие промежутки молчания. Разговор вертелся вокруг Корнева. Трудно было говорить и еще труднее было поверить, что Корнев мог заблудиться в тайге, которую он исходил вдоль и поперек за долгие годы скитальческой жизни.

Угрюмый длинным прутом ворошил в костре жаркие рубиновые угли. Медленные слова тяжко падали с его губ:

— Непохоже это на Андрея. Он человек расчетливый.

— Что же будем делать, Василий Иванович? — привстал Буров.

— А что делать? — Угрюмый выколотил пепел из трубки и для чего-то стянул с головы поношенный кожаный картуз. — Утро вечера мудренее, завтра и обсудим.

…Солнце только-только успело осветить далекие вершины гор, а Угрюмый уже прокладывал дорогу к лагерю. Вначале он послушно подчинялся причудливым поворотам узкой оленьей тропы, но вскоре свернул с нее и зашагал напрямик, по тысяче незаметных примет угадывая верное направление.

Через пять часов он уже был в лагере. А еще через полчаса в сопровождении трех рабочих, лучших ходоков экспедиции, направился к далекому водоразделу.

Оттуда нужно было принести динамит, капсюли гремучей ртути, свертки бикфордова шнура. На высоких вершинах взлетят столбы громовых взрывов, и Корнев увидит, услышит эти мгновенные маяки и, ориентируясь по ним, выйдет из тесного кольца гор, что где-то там, на северо-западе, вплотную зажали озеро Амнеш.

Буров с двумя оставшимися рабочими поднялся на вершину Шайтан-горы. Они нагребли большую кучу сухого ягеля, притащили охапки еловых ветвей и сырого прошлогоднего валежника. Буров чиркнул спичкой. Вскоре дым повалил густыми, тяжелыми клубами. Они отвесно поднимались к облакам, и над горой, над лесом, над безлюдным простором, словно сказочный маяк, закачался высокий столб дыма. Все подняли головы и с надеждой следили за ним.

Буров отошел к краю обрыва и всмотрелся вдаль.

На востоке до самого горизонта тянулась полоса пологих зеленых увалов. Где-то далеко-далеко, то пропадая в пепельной дымке солнечного марева, то вновь пробиваясь сквозь нее, маячила высокая вершина Ялпин-Нёра — Сосьвинского молебного камня. Ближе к Шайтан-горе подбегали массивные чашеобразные горы. Полоса леса, словно вырубленная по нитке, обрывалась на их склонах и обнажала голые, неуютные вершины, лишенные древесной растительности. Эти горы когда-то служили очагами местных ледников. Ледники сползали по их ложбинам, в порошок стирали твердые горные породы и несли с собой валуны, гальку, песок. Ледники сгладили рельеф. В память о себе они оставили дымчатые зерна озер, всюду разбросанные между гор. Они заполнили широкие низины бурыми пятнами топких моховых болот. А в долинах, словно серебристая рыбья чешуя, сверкали на солнце изогнутые линии горных рек и ручьев.