Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Шутник вы, ага! Конечно, и это бывало. Разве можно вылечить всех? Тогда земля переполнилась бы людьми, подорожал бы лаваш, не хватало бы риса. Известная часть должна умирать, но излечиваем мы тоже немало. Я знаю, что иногда нужно лишать больного конечностей — ноги или руки, особенно когда она почернеет и от нее пойдет скверный запах, но у нас, сагиб, человек без руки или ноги вызывает сомнение…

— Какое сомнение? — удивился я.

— Видите ли, ага, по шариату и старому иранскому судопроизводству вору за первое воровство отрезают палец до сустава, за второе — отрубают руку, а если попадется в третий раз, то и ногу. Ну, вы сами понимаете, что… — он развел руками.

— Но ведь это было по старому судопроизводству?

— Эх ага, ага!.. Ведь его никто не упразднил… и губернаторы в провинциях часто наказывают по шариату. Есть у меня один больной… ну, не больной, а раненый. Его недавно где–то в районе Фирузкуха подстрелили в руку какие–то педер–сухте…

«Фирузкуха. В зоне советской охраны», — подумал я.

— …бандиты какие–то, да будут осквернены могилы их предков семь раз, — продолжал хаким. — Привезли его в Тегеран и, конечно, сначала докторов инглизи и амрикани позвали…

— Когда произошло это событие, почтенный Аббас? — спросил я.

— Какое, ага?

— Нападение банды на вашего знакомого?

— Сейчас вспомню… Десять… нет, двенадцать, э… нет, тоже неверно, ровно четырнадцать дней назад, сагиб… А что, вы слышали про это дело?

— Нет, просто удивляюсь, что невдалеке от столицы шатаются банды.

— Бродят, ага, разбойничают… Уважаемый Худадат–Мирза подробно рассказывал о них.

— Это кто же такой Худадат–Мирза?

— Раненый… Очень почтенный человек. Раньше он, при немцах, служил телохранителем у Краузе–сагиба, а потом… — хаким понизил голос и оглянулся, — после ухода Реза–Шаха перешел в жандармерию. Триста риалов получает в месяц. Солидный человек… — с уважением сказал «лекарь».

«Четырнадцать дней… ровно две недели, то есть в тот самый день, когда произошла перестрелка железнодорожной охраны с бандой», — продолжал размышлять я.

— Так вот, ага! И инглиз и амрикани в один голос сказали: резать надо руку Худадату–Мирзе. Только тогда родственники больного обратились ко мне. Я, конечно, сагиб, ничто, собака, пыль от ног почтенных иностранных хакимов, лечивших Худадата, однако с помощью пророка Алия, моих знаний и моего нуфуса («дыхания», то есть вдохновения) я излечил его в четыре дня.

— Ну это уж вы перехватили, уважаемый Аббас, — сказал я, продолжая думать о «пациенте» моего гостя.

— Клянусь бородою самого Мортаза–Али (зять пророка Магомета), да будет мир его душе, — заволновался Аббас. — Через неделю Худадат–Мирза сможет снова ходить в свою жандармерию.

— Вы сказали, почтенный Аббас, что ваш больной служил у некоего Краузе–сахиба. Я не знаю здесь такого.

— Теперь, ага, он уже не Краузе. Теперь он и не немец, — засмеялся Аббас. — Теперь он обучает музыке жандармов, дружит с амрикани и называется по–другому.

— А как?

Хаким озадаченно взглянул на меня, подумал и медленно произнес:

— Ага! Я человек маленький, ничтожный. Меня любой полицейский может раздавить, как червяка, а гнев начальства сделать меня прахом…

Мне стало жаль бедняка.

— Не надо, почтенный хаким Аббас. Я случайно спросил вас про этого Краузе.

Гость мой молчал, потом вздохнул и еще тише сказал:

— Ага! Вы сами подошли ко мне, я вас вовсе не знал, и я случайно очутился в вашем доме. Поэтому вы должны поверить моим словам. Я бедняк, фагыр (нищий). И отец, и дед мои были из самой несчастной райи (бедноты), и никогда никто из них ни от кого не слышал ласковых, добрых слов, не видел правильных, хороших дел. От своих властей и помещиков — побои и ругань, ну, а уж об иностранцах и говорить нечего. Инглизы считают нас ниже собак и грязнее свиней. И вот, ага, вдумайтесь в то, что я скажу вам: первый раз в жизни добрые слова и дела отец мой и дед, да будет им тепло в раю аллаха, увидели, как вы думаете, от кого? От русских. Тридцать лет назад здесь шла, ага, большая война между турками и урусами. Инглизы воевали с османами у Багдада, а русские возле Хамадана. А у нас в Иране был в эти дни голод. Никто: ни шах, ни шейхи, ни богачи не помогали крестьянам… Люди умирали, как мухи, и кто же стал кормить несчастных? Вы, русские. И мой дед, и мой отец, и вся наша деревня выжили до нового урожая только благодаря русским. Это было еще тогда, когда у вас был свой падишах, а когда он провалился в джехеннем (в ад), то, — лекарь приподнялся с места и, стоя, продолжал, — Ленин сделал свою страну богатой и свободной. И хотя от нас скрывают многое, но правда доходит и до наших ушей, ага. Я боюсь, сагиб, говорить громко, но в своей душе я кричу: «Зендебад энглаби сорх, зендебад Совет, зендебад барадер урус!» (Да здравствует красная революция! Да здравствуют Советы! Да здравствуют русские братья!)

— Садитесь, садитесь, пожалуйста, Аббас хаким! — сказал я, усаживая на стул гостя.