Медная пуговица. Кукла госпожи Барк

— Вы принесли? — осведомился Эдингер, ласково взглянув на Мюллера.

— О да, господин обергруппенфюрер, — почтительно ответил Мюллер. — Все, как было указано.

— Мы хотим выплатить вам некоторую сумму, — сказал Эдингер, посматривая то на меня, то на Мюллера. — Мы умеем ценить людей, господин Блейк!

Я сделал какое–то движение, которое Эдингер истолковал в двойном смысле.

— Не смущайтесь, господин Блейк, мы верим, что вы оправдаете вложенные в вас средства, — убежденно произнес он. — И не смущайтесь, что я так открыто называю вас перед господином Мюллером. Тот, кто платит деньги, должен знать, кому он их платит.

Господин Мюллер раскрыл принесенную с собой папку и подал мне деньги — тут были и рейхсмарки и фунты стерлингов.

— Мы даем вам и марки и фунты, — пояснил Эдингер. — Марки на текущие расходы, фунты в копилку.

Мюллер подобострастно рассмеялся.

По–видимому, отказываться от этих денег не следовало.

Я взял бумажки и со светской небрежностью, свойственной, как мне думалось, английскому аристократу, не считая, сунул их в карман.

— Нет, нет, так не годится, — строго поправил меня Эдингер. — Прошу вас пересчитать деньги, обязательно пересчитать, и, увы, написать расписку: денежные расчеты требуют самого неуклонного педантизма.

Чиновник, пришедший с Мюллером, засуетился, пододвинул ко мне лампу, указал на стол. Мне пришлось подчиниться, я достал деньги, пересчитал, написал расписку, передал Мюллеру.

— Все готово? — спросил Эдингер, но почему–то не Мюллера, а его спутника.

— О да! — сказал тот, и Эдингер кивком головы отпустил обоих своих чиновников.

Затем он встал. Я полагал, что со мною все закончено, но оказалось, что Эдингер не мог отказать себе в удовольствии еще раз выступить передо мной в своем репертуаре.

На прощание он произнес целую речь:

«Раса господ, германский дух, карающий меч…»

Это надо было послушать!

«Новая империя должна следовать путями, проторенными рыцарями Тевтонского ордена. Германский плуг вонзится в русскую землю при помощи германского меча. Даже самый плохой германский рабочий в биологическом отношении и с расовой точки зрения в тысячу раз лучше русских, поляков, латышей и прочего сброда. Все они будут использованы для победы германского оружия. Местное население должно работать, работать и работать. Не обязательно его кормить. Оно вообще годно только на удобрение. В борьбе с большевизмом неуместны рыцарство и военная честь. Более сильная раса вытеснит более слабые и сломает нелепые барьеры гуманности. Карающим мечом уничтожим мы силы, пытающиеся воспрепятствовать нашему движению, будь то сегодня, через десять лет или через столетие…»

Это был набор фраз из Гитлера, Гиммлера и Розенберга.

Эдингер декламировал передо мной так, точно находился на многолюдном митинге.

На следующий день появился, как и было условлено, Железнов. На этот раз он пришел с черного хода.

— Вас спрашивает человек, с которым вы на днях куда–то ездили, — сообщила Марта.

Железнов явился с документами на имя Виктора Петровича Чарушина. Это были отличные документы, возможно, даже подлинные, все опознавательные данные Чарушина соответствовали внешним приметам Железнова.

Я позвал Марту и сообщил, что нанял шофера; меня интересовало, как она к этому отнесется.

— Ночевать он будет у нас, — распорядился я. — Стелить постель будете ему в коридоре.

Коридор мы с Железновым избрали для ночевки потому, что тогда в его распоряжении находились оба выхода из квартиры.

Марта не отличалась общительностью, но к появлению нового жильца отнеслась довольно благосклонно.

— Слушаю, господин Берзинь, — сказала она. — Для господина Чарушина мы вынесем из гостиной маленький диванчик, если вы разрешите.

— Он вас не стеснит? — полюбопытствовал я.

— Напротив, господин Берзинь, — сказала она. — Мне приятно ухаживать за таким симпатичным человеком…

Она ушла, а я вопросительно посмотрел на Железнова.

— Как это вам удалось завоевать ее сердце?

— Она кое о чем догадывается, — признался Железнов. — Марта самая обыкновенная женщина, но она сильно пострадала от фашистов. Многие ее родственники отправлены в Германию, а один из братьев повешен. Марту хорошо знают товарищи ее брата, и это они посоветовали справиться у нее о вашем поведении. Она отзывается о вас неплохо, говорит, что вы порядочный человек. Ей понравилось, что вы не стали амурничать ни с Янковской, ни с кем–либо из прочих ваших посетительниц. А когда мы условились о поездке за город, она должна была предупредить меня на случай возможной засады.

Железнов открывал мне глаза на Марту с такой стороны, с какой я ее еще не видел.

А я — то подозревал, что она приставлена ко мне немцами.

Еще больше меня интересовало, как отнесется к появлению Железнова Янковская. Она приехала под вечер, прошла в столовую, села у стола, закурила.

— Вас можно поздравить, — сказала она. — Эдингер доволен вами.

— А вы уже осведомлены об этом? — спросил я.

— Я обо всем осведомлена, — сказала она. — Особенно, если это в какой–то степени касается меня.

— У меня тоже есть для вас новость, — сообщил я. — Я нанял себе шофера.