Дэвы теперь сидели на дивном ковре, сотканном из зеленой шерсти цвета весенней травы, с крошечными живыми цветами, вплетенными в мерцающие нити. Мужчины были одеты в одинаковые наряды, узорчатые серо-черные мундиры и полосатые штаны, такие же, как у его афшинских кузенов. Позади них на белой скатерти был накрыт стол, и по одному дуновению воздуха Дара понял, что блюда были приготовлены по семейным рецептам. Войлочные шатры сменились кольцом построек из шелка, которые клубились в воздухе, как дым, а в отгороженном мрамором загоне били копытами и фыркали десятки вороных лошадей с горящими золотыми глазами.
И не только били копытами. Взгляд Дары задержался на лошадях. У них были крылья – по четыре волнистых крыла, цветом темнее ночи, колышущиеся как тени. Афшины видели практическую пользу в чудесных созданиях: такие лошади быстрее доставят его солдат во дворец. Но в глубине души, о, предательская часть души… Даре вдруг захотелось украсть одну и убежать от этого безумия.
Манижа схватила его за плечо, радуясь явному благоговению на лицах своих последователей.
– Послушайте, – начала она, и ее голос разносился в неподвижном воздухе. – Посмотрите на это чудо, на этот знак благословения Создателя! Мы едем в Дэвабад. Мы заберем его обратно. – Ее голос прозвучал эхом в сгущающейся темноте. – Мы вырвем Цитадель с корнем, а Кахтани – из постелей. Я не успокоюсь, пока те, кто причинил нам боль, те, кто угрожает нашим женщинам и детям в нашем, по воле Создателя, городе, не будут брошены в озеро и его воды не поглотят их тела. – Из-под ее воротника валил дым. – Мы сделаем так, что следующим поколением джиннов будут править те, кому завещал это Сулейман!
Юноша, стоявший впереди, шагнул вперед и пал ниц перед Манижей.
– За Нахид! – закричал он. – За госпожу!
Те, кто был рядом, последовали его примеру, один за другим падая перед Манижей на колени. Дара попытался представить рядом Нари и Джамшида, молодых Нахид, которым ничто не угрожает, которые сполна насладятся славой своих предков, чего они так долго были лишены.
Но в груди расползалось тошнотворное жжение. Он подавил это чувство, когда Манижа посмотрела на него с ожиданием и легким вызовом.
Он послушно упал на колени.
– За Нахид, – пробормотал он.
В ее голосе удовлетворенно зазвенел триумф.
– Пойдемте, мои верные подданные. Воздадим благословения, а затем насладимся пиром, который наколдовал наш Афшин. Веселитесь! Празднуйте наши будущие победы!
Дара отступил назад, стараясь не споткнуться и соображая, что бы соврать, чтобы уйти отсюда, прежде чем его слабость будет замечена.
– Лошади… – выпалил он, понимая, что это слабое оправдание. – Если никто не возражает…
Он попятился. К счастью, остальные Дэвы были заняты Манижей, и Дара заметил, что кувшинов вина было достаточно, когда он проходил мимо, так что подозревал, что никто не будет скучать по нему в течение некоторого времени. Он проскользнул между палатками, позволяя наступающим сумеркам укрыть его. Но не успел он сделать и четырех шагов, как упал на четвереньки. Его вырвало.
Его зрение затуманилось. Он закрыл глаза, у него в голове больно стучало, пока он впивался пальцами в землю.
Превращайся, дурак. Дара не мог оправиться от магии, которую он только что колдовал в облике смертного. Он попытался пошевелиться, отчаянно надеясь вывести огонь, пульсирующий в его сердце, на дрожащие конечности.
Ничего не произошло. Перед глазами расцветали звезды, в ушах звенел металл. Запаниковав, он попробовал еще раз.
Стало жарко… но не огонь обволакивал его ноги. А воздушный шепот небытия.
А потом Дара исчез. Стал невесом. Бесформенный и все же более живой, чем когда-либо. Он чувствовал треск приближающейся бури в воздухе и наслаждался успокаивающим теплом костров. Гомон невидимых существ, казалось, взывал к нему, мир мерцал и дрожал в тенях и формах, полный дикой свободой, которая побуждала его летать…
Его кинуло обратно в его тело, на его коже вспыхнуло пламя. Он лежал, закрыв лицо руками.
– Око Сулеймана, – ошеломленно прошептал он. – Что это было?
Дара знал, что должен был испугаться, но это недолгое ощущение опьяняло.
Легенды его народа вспомнились ему. Рассказы о превращениях, о путешествиях по пустыне в форме горячего ветра. Это произошло с ним сейчас? Только что?
Он сел. Дара не чувствовал ни усталости, ни тошноты, но у него кружилась голова. Он как будто коснулся чистой энергии, и энергия эта все еще текла через него. Он хотел попробовать еще раз, посмотреть, каково это – лететь по холодному ветру и мчаться над заснеженными вершинами.
Смех и музыка с пиршества донеслись до его слуха, напоминая о его солдатах, удерживая его крепко, как привязь.
Возможно, впервые в жизни Дара не думал о своей ответственности перед народом. Околдованный и соблазненный, он снова схватился за магию.