Ваня усмехнулся и посмотрел вверх. Звезды, необычайно крупные, очень яркие, поблескивали, мерцали, лили на землю неровный свет. Ветер с упорством гонял по небу облака, стараясь закрыть рогатый месяц, но тот, будто назло ветру, все время выплывал из‑за темной завесы. Было довольно прохладно, в домах горели огни, где‑то протяжно выла собака. Максюта свернул в темный переулок и уверенно зашагал вперед.
— Это здесь, за углом, — сообщил он Ване, почему‑то перейдя на шепот, — почти пришли.
И, повернув еще раз, Максюта буквально втолкнул Ивана в какое‑то крохотное помещение.
— Эй, хозяин! — заорал он таким страшным басом, что перепугал Ваню до смерти. — Гости пришли!
Раздались шаркающие шаги, кто‑то закашлялся.
— Кого еще принесло на ночь глядя? — раздался недружелюбный голос. — Чего надобно?
— Свои, — так же громко прокричал Максюта, — давай, старик, все что положено!
— Ты чего так орешь? — шепотом спросил Ваня. — Ночь на дворе, еще разбудим кого, тебя, чай, во всей округе слышно!
— Так он глухой, — так же шепотом ответил Максюта, — а что побудим — не велика беда!
— А если… — начал Иван, но не договорил, потому что кто‑то ухватил его за бока.
Ваня взвизгнул, Максюта заехал по кому‑то рукой. С пола раздалось сдавленное рычание, зажегся тусклый огонек лучины, и в его свете Иван разглядел средних размеров медведя, который силился встать, но никак не мог этого сделать, потому как у него на спине стояла могучая нога Максюты.
— А, медведика моего, ироды, обидели? — ворчливо проговорил старик, зажигая лучиной свечи. — Живую тварь эвон как умучили!
— Ты, дед, — строго закричал Максюта старику на ухо, — своего зверя‑то уйми, не ровен час, брата Иванко зашибет!
— Да какой же это зверь, — всплеснул руками старик, — это ж дитя невинное!
— Дитя не дитя, а кости ломит — будь здоров!
Ваня, краем уха слушая перебранку Максюты со стариком, стал потихоньку осматриваться. Две свечи на окне комнатушки горели неровно, больше коптили, но и их света было достаточно для того, чтобы все кругом увидеть. Потолок был так низок, что Ваня боялся задеть его головой. Всюду висели на больших крючьях мешки с какими‑то травами, пол был устелен соломой, поверх которой лежало несколько полосатых ковриков. К стене притулился небольшой стол из гладко струганных досок, ничем не застеленный, на нем стоял большой медный самовар и несколько глиняных кружек. Больше ничего примечательного не было, если не считать того же медведя, который отполз к порогу и сейчас сидел там, опасливо посматривая на Максюту. Сам старик был маленьким и сморщенным, лицо, все в мелких морщинах, напоминало печеное яблочко, темные глаза глубоко запали и часто мигали. На старике был надет какой‑то странный кафтан, весь заплатанный, но чистый, вместо кушака тощий живот старика обхватывала тонкая веревка с концами, вымазанными в смоле.
Максюта, все еще ругая хозяина, усадил Ваню за стол. Старик посмотрел на них и, махнув рукой, скрылся за маленькой дверью, которую Иван сразу и не приметил.
— И зачем мы сюда пришли?
— Выпить, — честно признался Максюта, — ну, не только, выпить, конечно, но и выпить тоже.
— Я не буду, — наотрез отказался Ваня, — мне Веста не велела.
— Как это не будешь, — огорчился Максюта, — как это не будешь, если мы уже пришли? Нет уж, ты это брось!
— Ну, подумаю, — улыбнулся Иван, твердо решив не пить, — ты лучше говори, почему именно сюда и что это за старик такой?
— Обыкновенный старик, — пожал плечами Максюта, — знахарь. А привел я тебя сюда для того, Иванко, чтобы ты его чудодейственного зелья выпил да дух свой укрепил.
— Какого такого зелья? — насторожился Ваня — Ежели ты думаешь, что я…
— Ничего я не думаю, брат. Да только вижу, что силушки у тебя маловато будет, боюсь, не одолеть, не справиться тебе со всеми горестями да заботами, что впереди ждут. Веста твоя, конечно, хороша, да, как говорится, надеяться‑то надейся, да сам не плошай. Ты, поди, думаешь, что я отроду такой дюжий да сильный? Э нет, брат, где бы я был да кто бы я был, если бы не испил стариковского винца!
— Да что же это за зелье такое? — нетерпеливо спросил Ваня — Зачем оно?