Медный обряд. Легенды Черного озера

Но женщина не возмущается, видя мое замешательство, она вновь надевает очки, поворачивается к таблице в мониторе и начинает щелкать по кнопкам клавиатуры, заполняя пустые поля. Принтер протяжно гудит, печатая билет. Кассир протягивает его через окошко и сообщает:

– У вас посадка с пятого перрона. Приятного пути!

Я благодарю ее и продвигаюсь к свету стеклянных дверей, ведущих к поездам. Тут теплее, раскаленные рельсы пышут жаром. В билет не смотрю, не желаю знать, в какой точке мира окажусь сейчас. Земля мелко вибрирует под босыми ногами, я ощущаю эту дрожь каждой клеточкой кожи. Удивительно, поезд еще не виден, а перрон гудит от нетерпения, словно живой человек радуется приходу долгожданного гостя. Бесконечные квадраты окон мелькают и мелькают перед моим лицом, колеса стучат, задают ритм предстоящего путешествия. С прибытием поезда из динамиков разливается нежная музыка, похожая на вальс цветов Шопена.

Задираю голову вверх и вижу перед собой чистое, без единого облачка июньское небо. В памяти всплывает день, когда после выпускного вечера мне захотелось забрести в незнакомый район Вологды. И вот я шагаю по тихой улочке мимо частных деревянных домов, под ногами перекатываются мелкие камушки, а небо над головой такое синее, что хочется кричать от чувства свободы. От развешенных белых простыней, надутых, словно паруса, пахнет свежестью морского бриза. И пока дорожка вилась до шумной главной улицы, спокойствие не покинуло меня. И здесь такое же уютное небо, такой же чудесный день.

Я поднимаюсь по прохладным, шершавым ступеням в вагон. С правой и левой стороны тянутся ряды кресел, обтянутых синей плюшевой тканью. Мое место сорок второе, рядом занимает уголок у окна девушка лет тридцати. На ее открытом столике лежит пакет шоколадных пряников, мое любимое в детстве лакомство. Музыка не стихает, теперь она играет в вагоне. Девушка оборачивает ко мне лицо, и я узнаю родные мамины черты: ее добрый, оживленный взгляд, тонкие бледные губы, темные брови мягкой дугой… Только прическа другая, мама никогда не подстригалась под каре и не красила волосы в иссиня-черный оттенок. Я помню, такой же молодой она была, когда уезжала, навсегда прощаясь со мной.

Проклятый будильник надрывается, не разрешает насладиться ее объятиями, не позволяет сказать даже словечка на прощание. Я падаю в бездну с высоты, а потом, вздрогнув от ощущения невесомости, резко распахиваю веки. По щекам текут слезы, а в сознании до рези яркий образ мамы, сидящей в старом вагоне с запылившимися окнами и видом в них на бледно-розовое здание вокзала.

Шесть утра. Струи свежего воздуха, прохладного и чистого, прикоснулись к моей коже. Бледно-оранжевая полоска рассвета проскользнула сквозь щель штор, блики рассыпались по стене. Я подняла голову и только теперь ощутила первые признаки горячки, охватившей тело. Ноги и руки покалывало нервным током боли, лицо пылало жаром, спина ныла в области поясницы, а стоило мне откинуть от себя одеяло, как мышцы пронзила изматывающая дрожь озноба. Я чувствовала, как нагревается моя кровь в каждом капилляре, как тяжело мне будет встать, чтобы просто доплестись до двери.

Мобильный переключил сигнал на другой, на экране всплыл номер Марка. Что я ему скажу?

– Алло, – раздался в трубке раздраженный голос. – Ты готова? Мы договаривались на ранний выезд.

Я глубоко вдохнула, и легкие отозвались резкой болью.

– Можешь подойти к моему номеру? Постараюсь сейчас встать, открыть дверь.

– Что такое? – обеспокоенно поинтересовался Марк.

– Ты подходи, здесь расскажу, – ответила я, испугавшись, что если он узнает о моей болезни, то уедет один. Не того ли мне хотелось вчера? Но, оказывается, перспектива остаться в одиночестве меня отнюдь не радовала.

– Хорошо.

Я спустила ноги на пол, даже мягкие ворсинки ковра прохладой обожгли ступни. Мне пришлось завернуться в одеяло, чтобы сбавить дрожь. Изображение вокруг дергалось, как на дешевой киноленте. Собравшись с последними силами, я сделала несколько шагов, держась за стол, затем за шкаф. У самой двери в глазах потемнело так, что я еле успела схватиться за ручку и щелкнуть замком. Марк подхватил меня у входа и помог снова вернуться к постели.

– Температура не ниже тридцати девяти, без градусника ясно, – покачал он головой. Подошел к шторам, дернул их в стороны, впустил свет. Яркое утро чиркнуло по глазам, отдалось током в затылке. – Что болит?

– Ничего не болит, – попыталась я успокоить его. – Плохо только очень от жара.

Марк присел на край кровати и взял меня за запястье.

– Когда глубоко дышишь, больно?

Я кивнула в ответ на вопрос.

– Воспаление легких, – констатировал он. – Простыла вчера на холодном дожде. Прямо сейчас помочь не смогу, нас выселяют. В дороге будем часов семь до Питера. Выдержишь? Или в больницу?

– Ты сможешь меня вылечить?

– Ну, раньше как-то справлялся. Просто нужно время и место, где ты сможешь отдохнуть после.

– Не хочу в больницу.

– Тогда поехали. Вещи высушила?

– Да.

– Как насчет завтрака? Может принести в номер?

– Нет, спасибо, Марк. Думаю, я не смогу поесть.