Медный век. Последний поход бал Изана

Сидя под навесом у дома, умелец выглаживал заготовку рабочего топора о точильную плиту розоватого камня. Узловатые руки привычно трудились, не отвлекая от повести, которая лилась без усилия и без конца. Вокруг расселись дети, слушали. Когда требовало повествование, рассказчик вдруг оглушительно взрёвывал, и слушатели с визгом прятались друг за друга. Камнедел потерял ногу, когда ему ранней весной пришлось схватиться с медведем, слишком рано вставшим из спячки и вышедшим на Срединный Гат. Раненный, он долго мерз на дереве, спасаясь от зверя и ожидая помощи. Говорили, что дальний заклинатель, подкупленный кем-то из своих от ревности к женщине, нарочно разбудил и привел медведя. Он был неплох, этот камнедел, особенно по части молотов. Но его работа все же никак не могла сравняться с теми тонко сделанными вещами, какие мирные Змеи приносили в дань-подарок Изане.

В этот раз бал Изана принес показать камнеделу диковину — боевой топор чужой работы. Топор с виду напоминал длинную лодку, перевернутую вверх выпуклым дном — нос «лодки» был лезвием, корма — обухом. Отверстие для рукояти, опоясанное коротким рукавчиком-втулкой, располагалось ровно посередине «лодки». В отличие от небольших округлых молотов, бывших в ходу у балов, этот топор был длинным, хотя и не выглядел тяжелым. Камнедел сразу ухватил главное, ради чего бал Изана принес диковину. Толстым пальцем в мозолях он водил по верхней «спинке» топора, на которой во всю длину выступал невысокий, но отчетливый продольный гребень.

— Как у медного… — бубнил он тихонько — не видано у нас такого…

— Похоже на литейный шов, а? — бал Изана тихо наслаждался произведенным впечатлением — Я тоже поначалу оторопел…

— Не наша работа! Откуда такое диво? Как сделано?

— Это от закатного моря… очень далеко. Говорят, там много таких. Ты мне расскажи как сделано! Неужто тамошний умелец выгладил этот шов на терке, вроде твоей? Если так, то зачем!?

— Такой ровный шов — на терке! Ума не приложу, как и зачем. Чтобы удивить нас с тобой и всякого, кто посмотрит? Что за блажь? Времени сколько уйдет на это! Да и ошибись тот умелец хоть на полногтя, все дело бы пропало. А не скривить тут невозможно, я-то знаю. Все, что делается руками, всегда чуть криво выходит. Тут одно из двух — либо это не людская работа, либо им у моря открыто, как лить камень, подобно меди.

— Ну, поразмысли над этим. Переговорим, когда вернусь от Варахов…

***

…Главное, топоры есть. На них все выменяю, — с удовольствием перебирал собранные кремневые поделки бал Изана, — рабочих топоров всегда большой расход, люди берут их про запас. И меди на украшения привезу оттуда, раз уж Хари не поедет.

Медь — особый товар. Потомственные колдуны-литейщики делают из нее дары для святилищ, оружие для вождей и украшения высокородных жен, для чистки которых с юга задорого привозится меловой порошок. У бал Изаны не было своего медника, да и у которого из уделов был? Пожалуй, только у Баллу и Рохитов. За всякой работой — и тонкой, и просто починить что-нибудь — нужно было идти в поселок умельцев, что рядом со Святилищем гуров. Только снизойдут ли они? Там, при Горелой Горе стояли плавильни, где поколения литейщиков копили знания, по крохам выкупаемые у хозяев огня и синих камней. Литейщики платили им за то своей жизнью. Редко кто из них дотягивал до тридцати зим. Из их рук выходили изящные вещи, предназначенные для Вышних. Из всех вождей и воинов только у самого Бал Баллу был собственный медный топор, подаренный умельцами — предмет даже не зависти, но всеобщего благоговейного восхищения. Говорили, что в топоре заключен дух великого воина, чье тело, изувеченное в бою с дикарями, было отдано в жертву огню литейщиков. Будто бы гуры-лекари, видя, что их искусство не может спасти жизнь богатыря, соблазнили его возможностью почти вечной мести врагам. И будто бы сам Бал Баллу, призвав в свидетели Вышних, поклялся перед умирающим не забирать топор с собой в могилу, когда придет время, но оставить его своему наследнику. Конечно, будь тот славный воин высокородным, никто не осмелился бы предложить ему такое служение, да и род его не позволил бы тому случиться. Ведь душа человека не сможет освободиться прежде, чем топор сотрется в пыль за века. Старший литейщик Святилища не разрешал расспрашивать себя о том случае, ссылаясь на запрет, полученный от Хозяина огня.