Медный всадник

Не желая огорчать отца, она поспешила к автобусной остановке. Придется сесть на двадцать второй, идущий до Невского, раз уж известно, что там по крайней мере продают икру.

Икра? Но ее придется съесть максимум за неделю. Не продержится же она до зимы! Тогда в чем же цель ее покупки? Запасы на зиму? Нет, этого не может быть: зима слишком далеко. Красная армия непобедима: товарищ Сталин сам это сказал! Уже к сентябрю немецких свиней не будет на русской земле!

Когда она заворачивала за угол, аптечная резинка, придерживавшая ее волосы, лопнула.

Остановка была на другой стороне улицы, рядом с Таврическим садом. Отсюда она обычно уезжала на сто тридцать шестом к двоюродной сестре Марине. Сегодня же поедет в Елисеевский. Только нужно спешить. Судя по услышанному в очереди разговору, скоро даже икры не будет.

Но тут Татьяна заметила мороженщика.

Мороженое!

День вдруг показался ярче и приветливее. Мужчина сидел на маленьком табурете под зонтиком, защищавшим его от солнца, и читал газету.

Татьяна ускорила шаг.

Сзади послышался шум автобуса. Повернувшись, она увидела, что это тот, который ей нужен. Если побежать, она вполне успеет.

Девушка ступила на мостовую, оглянулась на мороженщика, помедлила и остановилась.

Уж очень хочется мороженого!

Закусив губу, она медлила. Ничего страшного, скоро придет другой, а она пока постоит на остановке, поест мороженого.

Она подошла к мороженщику и, чуть задыхаясь, спросила:

– У вас есть мороженое?

– А для чего же я тут сижу, по-твоему? Какое тебе нужно?

– У вас есть… – Она немного задумалась. – Крем-брюле?

– Есть. Рожок или стаканчик?

– Рожок, пожалуйста, – попросила Татьяна, подпрыгивая от нетерпения и с радостью отдавая деньги.

Она бы заплатила вдвое, если бы тот попросил. Схватив рожок, она перебежала улицу и уселась на скамью под деревьями, чтобы спокойно поесть мороженого в ожидании автобуса, который отвезет ее в магазин купить икру, потому что началась война.

На остановке больше никого не было, и Татьяна предвкушала настоящий пир. Она сняла белую бумажку, выбросила в урну, понюхала, лизнула и счастливо зажмурилась, дожидаясь, пока мороженое растает на языке, и напевая модную песенку «Встретимся во Львове».

Слишком хорошо. Слишком.

Ветер раздувал ее волосы, и она, придерживая их одной рукой, старательно обводила языком гладкий шарик.

Чудесный день. На какие-то пять минут война отдалилась, и осталось только солнечное воскресенье в июньском Ленинграде.

Подняв голову, она увидела стоявшего на другой стороне улицы военного.

Что же, ничего необычного. В таком большом городе это не редкость. Военные встречались так же часто, как старушки с авоськами или очереди, и Татьяна не обратила бы на него внимания, но странно, что именно этот военный стоял на другой стороне и смотрел на нее с каким-то непонятным выражением. Никто и никогда еще не смотрел на нее ТАК. Татьяна забыла о мороженом.

Сама она сидела в тени, но сторона, на которой он стоял, была залита солнечным светом. Татьяна мельком взглянула на него и… и не смогла отвести глаз. Что-то шевельнулось в ней, шевельнулось, она сказала бы, почти неуловимо, но дело не в этом: она вдруг ощутила, как сердце перестало качать кровь и комом встало в горле.

Девушка мигнула и стала задыхаться. Военный словно врос в тротуар под бледно-желтым солнцем.

Подошедший автобус загородил его от Татьяны. Она едва не вскрикнула и вскочила, не для того чтобы сесть в автобус, а чтобы перебежать дорогу и не потерять его из виду. Двери автобуса открылись, и водитель выжидающе уставился на нее. Татьяна, обычно спокойная и выдержанная, едва не заорала на него, требуя убраться поскорее.

– Ну так что, садишься? Я долго ждать не буду.

Садиться?

– Нет-нет, я не еду.

– Тогда какого черта тут торчишь? – рявкнул водитель, закрывая двери.

Татьяна отступила к скамье и увидела, как военный бежит к автобусу.

Он остановился.

Она остановилась.

Двери автобуса снова разошлись.

– Садишься? – буркнул водитель.

Военный перевел взгляд с Татьяны на него. Водитель выругался, закрыл двери и отъехал. Татьяна отступила еще на шаг, споткнулась и неуклюже плюхнулась на скамью.

Военный пожал плечами.

– Я думал, это мой автобус, – небрежно заметил он.

– Я… я тоже думала, – прохрипела она не своим голосом.

– Ваше мороженое тает, – спохватился он.

Сладкие капли действительно ползли по вафельному рожку и падали на платье. Татьяна досадливо охнула, попыталась смахнуть капли, но добилась только того, что по ткани расплылось пятно. Рука предательски дрогнула.

– Вы долго ждете? – спросил военный. До чего же красивый голос: сильный, низкий и… и с каким-то акцентом… вроде бы не местным.

– Не слишком, – пробормотала она и затаила дыхание, чтобы получше его рассмотреть. И все дальше запрокидывала голову, до того он был высок.

Гимнастерка совсем новенькая, а на фуражке эмалевая красная звездочка. И петлички… только вот что они означают? Интересно, кто он: рядовой? Почему у него винтовка в руках? Рядовым позволено носить винтовки? На левой стороне груди блестит серебряная, окаймленная золотым, медаль.