Медный всадник

Она знала, что родилась слишком поздно. Она и Паша. Следовало бы родиться в девятьсот семнадцатом, как Даша. После Даши были и другие дети, мальчики, родившиеся в девятнадцатом и двадцать первом и умершие от тифа. В двадцать втором на свет появилась девочка, погибшая от скарлатины. Наконец, в двадцать четвертом, как раз когда умирал Ленин и приходил конец нэпу, короткому периоду свободного предпринимательства, у двадцатипятилетней, но уже замученной жизнью Ирины Федоровны с семиминутным интервалом родились близнецы: Паша и Таня. Семья радовалась долгожданному мальчику, а Татьяна явилась нежеланным приложением. Близнецы? Что это еще за новость? Почти неслыханная вещь! И для девочки не было места! Пришлось положить ее и Пашу в одну колыбель. Так они и спали вместе до трех лет, после чего Татьяну перевели к Даше. Но факт оставался фактом: она занимала ценное жизненное пространство. Даша не могла выйти замуж, потому что Таня спала на том месте, где должен был бы лежать будущий муж сестры. Даша часто высказывала Татьяне свои претензии.

– Из-за тебя я умру старой девой, – твердила она, на что Татьяна неизменно отвечала:

– Надеюсь, это произойдет скоро и я смогу выйти замуж и привести сюда мужа.

Окончив в прошлом месяце школу, Татьяна поступила на работу, чтобы не проводить еще одно беззаботное лето в Луге, читая, катаясь на лодке и играя в дурацкие игры с детьми на пыльной дороге. До сих пор Татьяна летом сидела либо на своей даче, либо на Марининой, на озере Ильмень, рядом с Новгородом.

Раньше она не могла дождаться, пока поспеют огурцы, помидоры и малина, пока придет время собирать грибы и чернику, удить рыбу. Маленькие летние удовольствия…

Но этим летом все будет по-другому.

Татьяна вдруг поняла, как ей надоело считаться ребенком, именно поэтому она нашла работу на заводе имени Кирова. Почти взрослый поступок. Теперь она работала и старалась каждый день читать газеты, неодобрительно качая головой при упоминании маршала Петена или Невилла Чемберлена, кризиса в Нидерландах и на Дальнем Востоке. Все это она считала истинными признаками зрелости. Кировский завод и «Правда».

Ей нравилась ее работа на самом большом заводе не только в Ленинграде, но, наверное, во всем Советском Союзе. Татьяна слышала, что в каких-то цехах собирают танки, но не верила слухам. Она не видела ни одного танка. Сама она работала в цехе, производившем столовые приборы. Ее обязанностью было укладывать ножи, ложки и вилки в специальные коробки с отделениями. На конвейере она стояла предпоследней. Последняя девушка запечатывала коробки. Татьяна жалела товарку: такая однообразная работа. Ей самой по крайней мере приходилось укладывать три разных набора!

Продолжая лежать, Татьяна думала о том, как здорово будет провести это лето на заводе. Правда, куда интереснее было бы эвакуироваться, увидеть новые места, познакомиться с новыми людьми…

Хорошо бы почитать немного. Она только что начала книгу Михаила Зощенко, писавшего саркастически-язвительные рассказы из жизни обывателей. Правда, отец строго приказывал идти в магазин…

Она жадно посмотрела на книгу. К чему такая спешка? Взрослые вечно торопятся как на пожар! Немцы в двух тысячах километров! Товарищ Сталин не пропустит этого предателя Гитлера в глубь страны! А Татьяне так редко удавалось побыть дома одной!

Как только Татьяна поняла, что немедленной эвакуации не предвидится, война немного ее разочаровала. Что тут волнующего? А вот рассказ Зощенко «Баня» о гражданах, стирающих белье в банных шайках… ужасно смешно. Особенно когда герой терял номерок, от которого осталась одна тесемка, и банщик отказывался выдать ему белье, заявив, что, «если каждый будет предъявлять тесемки, польт не напасешься» и что теперь придется подождать, пока все не разберут, а уж герою выдадут то, что осталось.

И поскольку никто не собирался эвакуироваться, Татьяна прочитала рассказ дважды, лежа на постели, упираясь ногами в стену и ослабев от смеха.

Все же приказ есть приказ. Придется идти за продуктами.

Но сегодня воскресенье, а Татьяна не любила выходить по воскресеньям в будничном платьице. Она без спроса позаимствовала Дашины красные босоножки на высоком каблуке, в которых ковыляла, как новорожденный теленок с вывихнутыми ногами. Дашина походка была куда легче.

Расчесывая длинные, почти белые волосы, Татьяна тихо вздыхала. Ну почему у нее не темные густые локоны, как у отца и Даши? Не то что эти прямые, как солома, белые лохмы! Приходилось заплетать их или связывать сзади. До чего же она ненавидела свои волосы! Мама утешала ее, повторяя, что в детстве у нее тоже были прямые светлые волосы. А бабушка призналась, что, выходя замуж, весила всего сорок семь килограммов.

Татьяна надела свое единственное воскресное платье, убедилась, что лицо и руки безупречно чисты, и вышла в коридор.