Медный всадник

Татьяна неизменно завидовала сестре, умевшей говорить так убедительно. Ее собственный голос был тихим, как отдаленное эхо, словно она так и не стала женщиной, и во многих смыслах это именно так и оказывалось. Даже месячные начались только в прошлом году, и вряд ли их можно было назвать месячными, скорее квартальными. Пришли зимой, решили, что это им не нравится, и ушли до осени. Осенью снова начались как ни в чем не бывало, но с тех пор это произошло только дважды. Если бы все было, как полагается, возможно, и голос Татьяны приобрел бы необходимую звучность, как у Даши. По Дашиным месячным можно было календарь сверять.

– Дарья! Я не собираюсь спорить с тобой по этому поводу! – воскликнул папа. – Твой брат не останется в Ленинграде. Паша, одевайся! Возьми новую рубашку.

– Папа, пожалуйста…

– Я сказал, одевайся. Нельзя терять ни минуты. Через час в пионерских лагерях не останется мест, и я не сумею впихнуть тебя.

Наверное, было ошибкой говорить все это Паше, потому что Татьяна в жизни не видела, чтобы брат так медленно двигался. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем он нашел единственную приличную рубашку. Родственники тактично отвели глаза, пока он одевался. Татьяна снова представила летний луг, насыщенный медовыми ароматами скошенной травы. Хорошо бы съесть горсть голубики…

Она неожиданно поняла, что немного проголодалась, но вряд ли стоило сейчас об этом упоминать.

– Я не хочу ехать, – жаловался Паша.

– Это ненадолго, сынок, – уговаривал отец. – Так, на всякий случай. В лагере тебе будет спокойнее. Поживешь там месяц, пока не станет ясно, как развернутся события. Потом вернешься. И если начнется эвакуация, мы заберем тебя и сестер.

Именно это Татьяна и жаждала услышать.

– Гоша, – тихо позвал дед. – Гоша!

– Да, папочка, – почтительно откликнулся отец. Никто, даже Татьяна, не любил деда больше, чем он.

– Гоша, ты не можешь избавить мальчика от призыва.

– Конечно, могу. Ему всего семнадцать.

– В том-то все и дело. Его непременно заберут.

Тень бессильного страха легла на лицо отца и тут же исчезла.

– Не заберут, – прохрипел он. – Понятия не имею, о чем ты толкуешь.

У него язык не поворачивался высказать все, что лежало на сердце: перестаньте болтать и дайте мне спасти сына единственным известным мне способом.

Дед молча откинулся на спинку дивана.

Татьяна, с тревогой глядя на отца, попыталась что-то сказать, но мать перебила ее:

– Пашенька, возьми свитер, дорогой.

– Какой свитер, мама? Сейчас лето.

– Две недели назад еще были заморозки.

– А теперь стоит жара. Не возьму!

– Слушайся мать, Павел, – строго вмешался отец. – В Толмачеве ночи холодные. Возьми свитер.

Паша раздраженно вздохнул, но все же бросил свитер в чемодан. Отец закрыл его и защелкнул.

– Послушайте, что я скажу. Мой план таков…

– Какой план? – отмахнулась Татьяна. – Хорошо бы поесть немного, потому что…

– Знаю, – отрезал отец, – а теперь помолчи! Это и тебя касается.

Он начал говорить, но Татьяна уже свалилась на постель. Если они не эвакуируются немедленно, какой смысл слушать?

Паша каждое лето отправлялся в лагерь для мальчиков, в Толмачево, Лугу или Гатчину. Он предпочитал Лугу, потому что там были лучшие места для купания. Татьяна тоже любила, когда брат ездил в Лугу, потому что лагерь располагался недалеко от их дачи и она могла часто его навещать. Если идти лесом, то это всего пять километров. Толмачево, однако, отстояло от Луги на двадцать километров, и вожатые там были строгие и требовали, чтобы ребята поднимались с восходом солнца. Паша утверждал, что это немного похоже на армию. Что ж, теперь это будет немного похоже на фронт.

В этот момент Даша сильно ущипнула ее за ногу. Татьяна нарочно вскрикнула в надежде, что сестре попадет. Но всем было все равно. Никто даже не заметил, не взглянул на нее. Все взгляды были устремлены на Пашу, неуклюжего и голенастого, в мешковатых коричневых брюках и выцветшей рубашке. Почти взрослый. Самый любимый.

Любимый ребенок. Любимый внук. Любимый брат.

Единственный сын.

Татьяна поднялась, встала рядом с Пашей и, обняв его за плечи, посоветовала:

– Выше нос! Хорошо тебе, едешь в лагерь, не то что я.

Он отстранился, но только слегка, не потому что ему было неприятно. Просто вовсе не считал, что ему повезло. Татьяна знала, что брат больше всего на свете хочет попасть в армию. Ему не до дурацкого лагеря!

– Паша, – жизнерадостно объявила она, – поиграем в войну? Сначала ты должен победить меня. Потом можешь идти добровольцем, бить фашистов.

– Заткнись, Таня, – буркнул Паша.

– Заткнись, Таня, – эхом отозвался отец.

– Папа, можно мне тоже ехать в лагерь? – не унималась она.

– Паша, ты готов? Идем, – не отвечая, бросил отец.

– Хочешь анекдот, дорогой братец? – настаивала Татьяна, не желая сдаваться и ничуть не обескураженная грубостью брата.

– Нужны мне твои дурацкие анекдоты!

– А этот тебе понравится.

– Что-то не верится.

– Татьяна! Сейчас не время для глупостей! – вмешался отец.

– Гоша, пусть девочка расскажет, – вступился дед.