Медный всадник

Здесь взрывы и вой падающих бомб казались куда громче и страшнее. Татьяна просидела на крыше два часа. К всеобщему разочарованию, на их дом не упала ни одна бомба.

Татьяна оказалась права: никто даже не заметил, что ее не было в убежище.

– Где ты сидела, Танечка? – спросила мать. – У другой стены, рядом с лампой?

– Да, мама.

* * *

От Александра и Дмитрия не было известий. Девушки сходили с ума от тревоги, почти не разговаривали друг с другом и с окружающими. Только бабушка Майя с ее непоколебимым спокойствием держалась храбро и продолжала рисовать.

– Бабушка, откуда в тебе столько присутствия духа? – спросила Татьяна как-то вечером, расчесывая длинные, едва начавшие седеть волосы бабушки.

– Я слишком стара, чтобы волноваться. Не такая юная, как ты, – улыбнулась бабушка. – И не так страстно хочу жить.

Она обернулась и погладила щеку внучки.

– Бабушка, не говори так, – упрекнула Татьяна, обнимая ее. – Что, если Федор вернется?

Старушка погладила Татьяну по голове:

– Я же не сказала, что совсем не хочу жить. Просто не так сильно, как ты.

Татьяну немного волновала Марина. Та с раннего утра уходила из дома в университет, а потом непременно навещала мать в больнице.

По ночам мама шила. По ночам папа пил. Потом плакал и засыпал. По ночам Даша и Татьяна слушали новости по никогда не выключавшемуся громкоговорителю. По ночам немцы бомбили город, и Татьяна тайком забиралась на крышу.

А днем она прислушивалась к звукам войны. Теперь в Ленинграде никогда не было тихо. Обстрелы звучали по-разному – были дальние и близкие – и прекращались только на время обеда да часа на два ночью.

Татьяна работала, приносила полученный по карточкам хлеб, немного тренировала ногу и вела себя так, словно ее жизнь не остановилась намертво, как трамвай белой ночью у Обводного канала.

Бабушка Майя жила в комнате одна. Мама спала одна на диване, а папа – на Пашиной раскладушке. Татьяна, Марина и Даша спали в одной постели. Татьяна была почти благодарна за то, что теперь она не лежит рядом с Дашей, что появилась некая преграда, позволявшая ей думать о бомбежке, а не о муках сестры, имевшей полное право любить Александра.

Но преграда оказалась довольно призрачной. Как-то Даша перелезла через Марину и обняла сестру.

– Танюша, ты спишь?

– Нет, а что?

– Гадаешь, живы ли они?

– Девочки, у меня завтра занятия, – проворчала Марина. – Спите!

– Ладно-ладно, – пробормотала Татьяна, услышав тихий плач Даши.

– Как, по-твоему, они погибли? – спросила Даша, цепляясь за Татьяну.

Татьяна прерывисто вздохнула, ощущая, как надрывно ноет сердце.

– Нет. Не погибли.

Она не хотела говорить с Дашей об Александре. Не сейчас. И никогда.

– Даша, подумай о себе. Посмотри, как мы живем. Неужели не видишь? Меня спросили в больнице, не хочу ли я вместо кухни ухаживать за ранеными во время обстрелов. Я согласилась, но потом увидела, что от них осталось. – Татьяна помолчала. – Видела, как на Лиговском рухнуло целое здание?

– Нет.

– Девочку лет семнадцати…

– Как ты, – вставила Даша, стиснув сестру.

– Да… засыпало обломками. Отец пытался помочь пожарным вытащить ее. Они копали весь день, и в шесть, когда я уходила из больницы, им только-только удалось ее найти. Бедняга была уже мертва. Пробита голова.

Даша ничего не ответила.

– Таня, но в шесть началась бомбежка! Значит, ты не пошла в убежище? – неожиданно вмешалась Марина.

– Маринка, – предупредила Даша, – даже не говори с ней об этом. Учти, Танька, если не будешь спускаться в убежище, наябедничаю на тебя.

Этой ночью сирена разбудила их в три. Немцы, очевидно, решили поразвлечься. Татьяна повернулась к стене и заснула бы, не вытащи ее родные из кровати. Все столпились на площадке под лестницей, и Татьяна подумала, что хуже этого ничего быть не может.

4

Александр и Дмитрий вернулись в ночь на двенадцатое сентября. Первую ночь и день, когда бомбежек совсем не было. Они приехали из Дубровки всего на один вечер, за пополнением и артиллерийскими снарядами.

Даша, заливаясь радостными слезами, бросилась к Александру и не отпускала. Даже отказалась помочь готовить ужин. Дмитрий прилип к Татьяне так же неотвязно, как Даша – к Александру, но если Александр смог обнять Дашу, Татьяна стояла неподвижно, как соляной столп, и только беспомощно шарила глазами по комнате.

– Хватит уже, хватит, – раздраженно повторяла она, безуспешно стараясь не смотреть на темноволосую голову Александра. Вид его мощной фигуры уже должен служить ей достаточным утешением. Она вполне способна обойтись без его рук и губ.

Когда Даша ушла готовить чай, а Дмитрий отправился умываться, Марина колко заметила:

– Знаешь, Таня, ты могла бы проявить больше интереса к человеку, который сражается за тебя с немцами.

По мнению Татьяны, интереса она проявила вполне достаточно. Достаточно для того, чтобы едва оторвать глаза от Александра.

– Твоя сестренка права, – ухмыльнулся тот. – Могла бы проявить столько же интереса, как Жанна Саркова. Дверь ее была чуть приоткрыта, и, когда мы заглянули, она лежала на постели, приставив стакан к вашей стене.

– Правда?