Медный всадник

– О нет, Даша, все не так просто. И тебе не захочется драться, потому что уличные схватки – это кошмар наяву не только для обороняющихся, но и для нападающих. Потери людской силы огромны. Гитлер считает своим долгом беречь жизни арийцев. Поэтому вряд ли он станет рисковать своими людьми. Так что желание Димы скорее всего исполнится, – с плохо скрытым презрением закончил Александр.

Татьяна взглянула на Дмитрия, распростертого на диване рядом с отцом и то ли дремавшего, то ли пребывавшего в состоянии ступора, и пошла доставать чашки.

– И мы будем жить, как в Лондоне? – азартно спросила Даша. – Выдержали же они бомбежки! Даже ходили танцевать в клубы! Похоже, веселья у них не поубавилось! Я сама видела в кинохронике.

Она погладила ногу Александра.

– Даша, мы не в Лондоне! – воскликнул он, отодвигаясь. – Здесь нет никаких танцклубов! Или считаешь, что их собираются строить специально на время блокады?

Лицо Даши мгновенно омрачилось.

– Блокады?

– Даша, Лондон никто не осаждал! Неужели не понимаешь разницы?

– А мы в блокаде? – ахнула Даша.

Александр не ответил.

Мама, Даша, Марина и бабушка сгрудились вокруг стола, пожирая глазами Александра. Все, кроме Татьяны, которая стояла у двери, нагруженная чашками и блюдцами.

– Мы в блокаде, – вырвалось у нее. – Именно поэтому немцы стали окапываться. Не хотят терять своих. И собираются уморить нас голодом. Верно, Александр?

– Слишком много вопросов для одного вечера, – уклонился он. – Только никому не отдавайте еду, договорились?

– Саша, – неверяще выдохнула мама, – я слышала, что немцы в Петергофе. Это правда?

– Помнишь, мы ездили в Петергоф, Саша, – пробормотала Даша, беря его за руку. – Какой это был счастливый день! Веселый и беззаботный. Последний. Больше ничего подобного уже не было.

– Помню, – кивнул Александр, не глядя на Татьяну.

– С тех пор все переменилось, – печально добавила Даша.

– Ирина Федоровна, Петергоф действительно заняли немцы. Вытащили из дворца ковры и утеплили окопы, – подтвердил Александр.

– Дорогой, – заметила Даша, прихлебывая чай, – может, Дима все-таки прав? В Ленинграде осталось три миллиона людей. Чересчур много, чтобы приносить их в жертву, не так ли? Кстати, разве ленинградское командование подумывает о сдаче?

Александр повернулся к ней. Татьяна пыталась понять, что выражает его взгляд.

– То есть, – продолжала Даша, – если мы сдадимся…

– И что потом? – воскликнул он. – Даша, немцам мы не нужны. И уж ты тем более. Неужели не читала, что они сделали с Украиной?

– Я стараюсь не читать газет! – отрезала Даша.

– А я теперь стараюсь читать, – спокойно возразила Татьяна.

– Нацисты расстреливают военнопленных, грабят и сжигают деревни, режут скот, убивают евреев, не говоря уже о женщинах и детях.

– Но не прежде, чем изнасилуют женщин, – добавила Татьяна.

Даша и Александр ошарашенно уставились на нее.

– Таня, – попросила Даша, – передай мне черничное варенье.

– Да, и перестань так много читать, – посоветовал Александр, глядя в чашку.

Сунув в рот ложку варенья, Даша поинтересовалась:

– Но если мы в блокаде, как же в город будут доставлять еду?

– Ничего, у нас пока своей достаточно, – утешила мама.

– Не знаю, мама, – с сомнением заметила Даша. – Думаю, я согласна с Дмитрием. Может, стоит сдаться…

Александр уныло взглянул на Татьяну.

– Нет. Правда, Таня? Мы не покоримся. Никогда не будем вести переговоры с Гитлером. Будем бить его на суше, в море и воздухе…

– Мы обратимся с призывом ко всем друзьям и союзникам во всех частях земного шара последовать по тому же пути и придерживаться его так же, как и мы, преданно и твердо до конца, – подхватила Татьяна, чувствуя, как дрожат руки. – Черчилль[8].

– Пойди лучше завари еще чая, Черчилль, – раздраженно бросила Даша.

Марина вышла на кухню, чтобы помочь Татьяне вымыть посуду.

– Слушай, в жизни не видела никого тупее и глупее твоей сестрицы, – шепнула она.

– Не понимаю, о чем ты, – выдавила бледная как смерть Татьяна.

Несколько дней спустя Татьяна и Даша осмотрели и пересчитали запасы провизии, большую часть которой Татьяна купила с помощью Александра в первый день войны.

Их почти нереальный первый день войны.

День, казавшийся таким далеким, словно принадлежавшим другой жизни, другому времени. Бывшим всего три месяца назад и уже безвозвратно канувшим в прошлое.

Пока что у Метановых было сорок три килограммовые банки тушенки, девять банок томатов и семь бутылок водки. Татьяна с ужасом вспомнила, что восемь дней назад, когда горели Бадаевские склады, бутылок было одиннадцать. Должно быть, отец пьет еще больше, чем они предполагали. Несколько десятков пачек чая, кофе, десятикилограммовый мешок сахара, пятнадцать баночек шпрот, четыре килограмма ячневой крупы, шесть – овсяной и десять килограммов муки.