Медный всадник

Проснувшись, Александр увидел сидевшую у койки Татьяну. Она спала, чуть подавшись вперед. Светлые волосы прикрывала белая косынка медсестры. В большом помещении было тихо, темно и холодно. Он осторожно стянул косынку и коснулся легких прядей, падавших на лоб, бровей, провел пальцем по переносице, где скопились веснушки, по носу, по мягким губам. Татьяна проснулась.

– Хм, – пробормотала она, поднимая руку, чтобы погладить его. – Мне, пожалуй, пора.

– Таня… когда я снова стану прежним? – прошептал он.

– Дорогой, – утешила она, – разве ты не чувствуешь себя прежним? – Она нагнулась и прижала его к себе, как ребенка. – Обними меня, Шура. Обними крепко… – попросила она едва слышно и, помедлив, добавила: – Как я люблю.

Александр обнял ее. Татьяна обвила руками его шею и стала целовать. Волосы щекотали его лицо.

– Расскажи мне что-нибудь из своих воспоминаний…

– Какие именно тебя интересуют?

– Ты сама знаешь.

Она продолжала легонько целовать его лицо. Задыхающийся голос прошептал:

– Помню, как в одну дождливую ночь мы прибежали из дома Наиры и положили одеяла перед огнем, и ты любил меня без устали, повторяя, что остановишься, только когда я стану умолять тебя. И как? Я стала умолять тебя остановиться?

– Нет, – прохрипел он. – Ты не из слабых, моя Татьяша.

– И ты тоже. А после ты заснул прямо на мне. Я долго лежала, прижимая тебя к себе. Даже не подумала пошевелиться. А когда утром открыла глаза, ты по-прежнему лежал на мне. А ты помнишь?

– Да, – выдохнул он, зажмурившись. – Помню. Все помню. Каждое слово, каждый вздох, каждую улыбку, каждый поцелуй, который ты мне дарила, каждую игру, в которую мы играли, каждый капустный пирог, который ты мне пекла. Я помню все.

– Теперь ты расскажи что-нибудь из своих воспоминаний, – прошептала она, – только тихо, иначе у того слепого, что лежит напротив, будет сердечный приступ.

Александр откинул ее волосы со лба и улыбнулся.

– Помню, как Аксинья сторожила у дверей бани, где мы были одни, разгоряченные и все в мыле, и я непрерывно шикал на тебя.

– Ш-ш-ш, – тут же прошипела Татьяна, показывая на спящего человека напротив.

Александр почувствовал, что она пытается отстраниться.

– Погоди, – выговорил он, прижимая ее к груди и оглядывая палату. – Мне кое-что нужно.

Татьяна лукаво улыбнулась.

– Да? И что именно?

Но Александр знал, что она уже успела распознать тот особенный взгляд, который всегда появлялся у него в определенные минуты.

– Должно быть, ты и в самом деле поправляешься, солдатик.

– Быстрее, чем ты представляешь.

Приблизив к нему раскрасневшееся лицо, она негромко заверила:

– Не волнуйся, я прекрасно представляю.

Александр принялся расстегивать ее халат. Татьяна отстранилась:

– Не надо.

– То есть как это «не надо»? Тата, расстегни халат. Я хочу потрогать твои груди.

– Нет, Шура. Кто-нибудь проснется, увидит нас, и тогда жди беды. Здесь так много народу. Кто-то да увидит. Может, как медсестре мне и простят постоянное желание держать тебя за руку. Но вот все остальное мне так просто не сойдет. Думаю, даже доктор Сайерз не поймет таких вольностей.

– Мне необходимо прикосновение твоих губ. Хочу почувствовать твои груди на своем лице, хоть на минуту, – потребовал Александр, не отпуская ее. – Ну же, Татьяша, расстегни верхние пуговицы и наклонись, будто поправляешь подушку. Я умру, если не поцелую твои груди.

Вздохнув и корчась от неловкости, она расстегнула халат. Александр так хотел ее, что не заботился о приличиях. В полной уверенности, что все спят, он жадно наблюдал, как она, расстегнув халат до талии, придвинулась к нему и подняла рубашку.

Увидев ее груди, Александр так громко ахнул, что она отпрянула и торопливо одернула рубашку. Ее груди, молочно-белые и налитые, набухли вдвое больше прежнего.

– Таня, – простонал он и, прежде чем она сумела отступить, схватил ее за руку и притянул к себе.

– Шура, перестань, отпусти меня! – умоляла она.

– Татьяша, – повторил он. – О нет, Таня…

Татьяна больше не сопротивлялась.

– Ну же, отпусти меня, – пробормотала она, нагибаясь и целуя его.

Но Александр сжал ее еще крепче:

– О господи, ты…

– Да, Александр. Я беременна.

Он безмолвно уставился в ее сияющее лицо.

– И какого же дьявола нам теперь делать? – спросил он наконец.

– У нас, – объявила она, снова целуя его, – будет ребенок. В Америке. Так что скорее выздоравливай, чтобы мы могли выбраться отсюда.

Не найдя более подходящих слов, Александр все же выдавил:

– Тебе давно известно?

– С декабря.

– То есть до того, как попросилась на фронт? – тупо допытывался он.

– Да.

– И вышла на лед, зная, что беременна?

– Да.

– И дала мне кровь, зная, что беременна?

– Да, – улыбнулась она. – Да.

Александр повернул голову к кислородной палатке. Лишь бы не смотреть на стул, рядом с которым она стояла. Лишь бы не смотреть на нее.

– Почему ты мне не сказала?

– Шура! Именно поэтому и не сказала. Я тебя знаю: ты с ума бы сходил от тревоги, особенно потому, что сам еще нездоров. И чувствуешь, что не в силах меня защитить. Но со мной все в порядке. В полном порядке. И срок еще маленький. Ребенок появится не раньше августа.