Медный всадник

– Они не знали, с кем имеют дело, – засмеялась Татьяна, изнывая от желания его обнять. – И тут ты вдруг обнаружил, что умеешь плавать!

Александр улыбнулся в ответ:

– Я действительно умел плавать. Немного.

– А у тебя что-то было с собой?

– Ничего.

– Ни документов, ни денег?

– Ничего. Я путешествовал. На рыбачьих лодках, пешком, на телегах. От Казани до Ульяновска, где родился Ленин, потом вниз по Волге, рыбачил, нанимался собирать урожай и наконец добрался до Краснодара. Хотел пробраться в Грузию, а оттуда – в Турцию. Надеялся пересечь границу у Кавказских гор.

– Но у тебя не было денег.

– Ни гроша. По пути удалось кое-что заработать, и я воображал, что в Турции мне помогут англичане. Но в Краснодаре вмешалась судьба. Как всегда. Семья Беловых, к которым я попросился на ночлег…

– Беловы! – воскликнула Татьяна.

– Да, простые крестьяне и добрые люди. Отец, мать, четверо сыновей и одна дочь. – Он откашлялся. – Была зима, и людей косил тиф. Мы заболели. Вся деревня Белый Яр, триста шестьдесят человек, слегла. Восемь десятых всего населения вымерло, включая Беловых. Сначала дочь. Местные Советы с помощью милиции сожгли деревню, опасаясь распространения эпидемии. Вся моя одежда тоже сгорела, а самого меня посадили в карантин, дожидаясь, пока я умру либо выздоровею. Потом, когда у меня спросили документы, я сказал, что все сгорело, и, не колеблясь, назвался Александром Беловым. Поскольку власти сожгли деревню, никто не стал проверять, действительно ли я тот, за кого себя выдаю.

Татьяна ахнула.

– Так что мне выдали новехонький паспорт, и я стал Александром Николаевичем Беловым, уроженцем Краснодара, осиротевшим в семнадцать лет.

– А как тебя звали в Америке?

– Энтони Александр Баррингтон.

– Энтони? – воскликнула она.

Александр покачал головой.

– Энтони – имя моего деда со стороны матери. Сам я всегда считал себя Александром. – Он вынул папиросу. – Не возражаешь?

– Конечно нет.

– Так или иначе, я вернулся в Ленинград и остановился у родственников Беловых. Я должен был туда вернуться… – Александр поколебался. – Через минуту объясню почему. Я остановился у моей «тетки», Марии Беловой. Ее семья жила на Выборгской стороне. Сами они лет десять не виделись со своими племянниками: как раз то, что мне требовалось. И к тому же позволили мне остаться. Я окончил школу. Именно там и встретил Дмитрия.

– Ох, Шура, поверить не могу, через что тебе пришлось пройти!

– Это еще не все. Дмитрий был моим одноклассником. Его не слишком любили, и мало кто хотел с ним водиться. Когда мы на переменах играли в войну, его всегда брали в плен. «Военнопленный Черненко» – так его и называли.

– И что было дальше?

– Дальше я узнал, что его отец служил надзирателем на Шпалерной.

Александр замолчал. Татьяна затаила дыхание.

– Твои родители были все еще живы?

– Я не знал. Поэтому и старался подружиться с Дмитрием в надежде, что он поможет мне повидаться с отцом и матерью. Понимал, что если они пока не расстреляны, то, должно быть, сходят с ума от тревоги обо мне. Нужно было как-то сообщить им, что я жив и здоров. Особенно матери. Мы были очень близки с ней.

Глаза Татьяны наполнились слезами.

– А твой отец?

Александр пожал плечами:

– А что отец? В последние годы мы часто ссорились. Что я могу сказать? Он считал, что во всем прав. Я считал, что во всем прав. Так оно и шло.

– Шура, они, должно быть, очень тебя любили.

– Да, – кивнул он, глубоко затягиваясь. – Когда-то очень.

Татьяна боялась, что у нее разорвется сердце от жалости к Александру.

– Понемногу, – продолжал он, – я втерся в доверие к Дмитрию, и мы стали лучшими друзьями. Ему льстило то, что из всех сверстников я выбрал именно его.

И тут Татьяну осенило:

– Шура… значит, тебе пришлось сказать ему правду?

Она подползла ближе и обняла его. Тот одной рукой обхватил ее плечи. В другой по-прежнему дымилась папироса.

– Пришлось. А что мне было делать? Оставить родителей погибать или во всем признаться ему.

– Ты все ему сказал… – неверяще повторяла Татьяна, прижимаясь к нему.

– Да. – Александр посмотрел на свои большие руки, словно пытаясь найти ответ. – Я не хотел этого делать. Мой отец, хоть и правоверный коммунист, научил меня никому не доверять, и хотя это было нелегко, я хорошо усвоил его уроки. Но так жить почти невозможно, и должен быть хоть один человек, которому можно излить душу! Всего один. Я действительно нуждался в его помощи. Кроме того, я был его другом. И сказал себе, что, если он сделает это для меня, я вечно буду ему признателен. Все это я изложил ему. «Дима, – сказал я, – я буду твоим другом на всю жизнь, и можешь всегда рассчитывать на меня».

Александр зажег очередную папиросу. Татьяна ждала, чувствуя, как невыносимо усиливается боль в груди.