Медный всадник

– Отец Дмитрия узнал, что моей матери уже нет. – Голос Александра дрогнул. – Он же рассказал, что произошло с ней. Но отец все еще был жив, хотя, очевидно, ему оставалось недолго. Он уже просидел в тюрьме почти год. Черненко-старший провел меня и Дмитрия в Большой дом, где мы на пять минут в присутствии Дмитрия, его отца и еще одного надзирателя увиделись с иностранным шпионом Гарольдом Баррингтоном. Никакого privacy для меня и отца.

Татьяна взяла Александра за руку:

– Как это было?

Тот смотрел куда-то в пространство.

– А как ты себе это представляешь? – глухо спросил он. – Коротко и мучительно горько.

Тесная серая камера с обмазанными цементом стенами. Александр смотрел на отца, а Гарольд Баррингтон смотрел на сына. Он даже не встал с нар.

Дмитрий стоял в центре камеры. Александр – сбоку. Позади возвышались надзиратели. С потолка свисала тусклая лампочка.

– Мы только на минуту, гражданин, – сообщил Дмитрий Гарольду. – Понимаете? Только на минуту.

– Конечно, – тоже по-русски ответил Гарольд, смаргивая слезы. – Спасибо, что пришли. Я счастлив. Как тебя зовут, сынок?

– Дмитрий Черненко.

– А другого?

Дрожа всем телом, он жадно смотрел на Александра.

– Александр Белов.

Гарольд кивнул.

– Ладно, довольно, насмотрелись. Пошли! – грубо бросил надзиратель.

– Погодите! – воскликнул Дмитрий. – Мы хотели, чтобы этот гражданин знал: несмотря на все его преступления против пролетариата, его не забудут.

Александр молчал, не сводя глаз с отца.

– Еще бы его забыли! Столько натворить! – буркнул надзиратель.

Гарольд до крови кусал губы, не в силах насмотреться на сына.

– Можно мне пожать им руки? – спросил он наконец.

Надзиратель не возражал.

– Но побыстрее. Попробуй только что-нибудь им передать! Я все вижу!

– Я никогда не слышал, как говорят по-английски. Не могли бы вы что-нибудь сказать? – попросил Александр.

Баррингтон подошел к Дмитрию и пожал ему руку.

– Спасибо, – поблагодарил он по-английски.

Настала очередь Александра. Отец крепко стиснул руку сына. Александр слегка качнул головой, словно умоляя отца оставаться спокойным.

– Я с радостью умер бы за тебя, о Авессалом, сын мой, сын мой, – прошептал Гарольд.

– Прекрати, – одними губами шепнул Александр.

Гарольд отпустил его руку и отступил, безуспешно стараясь не заплакать.

– Я скажу тебе кое-что по-английски. Несколько строк из певца империализма Киплинга.

– Довольно! – рявкнул надзиратель. – У меня нет времени…

– И если будешь мерить расстоянье
Секундами, пускаясь в дальний бег,
Земля – твое, мой мальчик, достоянье.
И более того: ты человек!

[7]

По его щекам катились слезы. Гарольд отступил и перекрестил Александра.

– Я люблю тебя, па, – неслышно выговорил Александр по-английски.

И они ушли.

Татьяна, не скрываясь, плакала. Александр неуклюже вытирал ей лицо.

– Не надо, Таня. Тогда я так старался не выдать себя и с такой силой стискивал зубы, что один выкрошился. Теперь ты знаешь все. Больше я никогда не видел отца, и, если бы не помощь Дмитрия, тот так и погиб бы, ничего не зная обо мне.

Тяжело вздохнув, он отнял руку.