Медный всадник

– И меня вместе с ним. – Александр покачал головой. – Под всеми его просьбами и мольбами кроется невысказанный намек на то, что одно слово о моем американском прошлом, одно невнятное обвинение, и я немедленно исчезну в кровавой мясорубке нашего правосудия.

Татьяна печально вздохнула:

– Знаю. Но может, имей он больше, не хотел бы так много.

– Тут ты ошибаешься. У меня дурное предчувствие насчет Дмитрия. Думаю, он будет требовать и требовать, пока не заберет все.

– Нет, это ты ошибаешься, Шура. Дмитрий никогда не отберет все. Столько власти у него никогда не будет. Но захочет отобрать все. Просто не представляет, с кем имеет дело. Кроме того, все мы знаем, что происходит с паразитами, когда что-то происходит с хозяином.

Александр невесело усмехнулся:

– Да. Он находит себе нового. Как по-твоему, что больше всего нужно от меня Дмитрию?

– То, чего больше всего желаешь ты.

– Но, Таня, – напряженно подчеркнул Александр, – ведь это ты. Ты мне необходима больше всего на свете.

Татьяна подняла на него умоляющие глаза:

– Да, Шура. И он это понимает. Я же говорила, Дмитрий не питает ко мне никаких чувств. Для него главное – ранить тебя.

Свидетелем их разговора было только темное августовское небо.

Потом оба молчали… молчали целую вечность, пока Татьяна не прошептала:

– Где же твое храброе, равнодушное лицо? Быстренько натяни его, и он отступится и попросит того, что ты хотел больше всего до меня.

Александр не двигался и не отвечал.

– До меня, – повторила она.

Почему он притих?

– Шура…

Ей показалось, что он вздрогнул.

– Таня, прекрати. Я больше не могу говорить с тобой об этом.

Ее руки по-прежнему тряслись.

– Все это… то, что между нами и тобой и Дашей, скреплено отныне и вовеки, и все же ты приходишь, как только улучишь минуту.

– Говорю же, я не могу не видеть тебя.

Изнемогая от тоски, Татьяна всхлипнула:

– Боже, нам нужно забыть друг друга. Поверить не могу, до чего жестока судьба. Нам не быть вместе. Мы с самого начала не были предназначены друг для друга.

– Не говори! – улыбнулся Александр. – Готов прозакладывать свой пистолет, что ты и не думала сидеть на той скамейке два месяца назад.

Он прав. А тот автобус, который она решила пропустить, потому что вдруг захотела мороженого?

– Откуда ты знаешь?

– Знаю. Потому что я вовсе не собирался проходить мимо той скамейки два месяца назад. Подумай сама, столько препятствий между нами, столько помех, и когда мы из кожи вон лезем, стискиваем зубы, пытаемся все забыть, судьба снова вмешивается и с неба валятся кирпичи, которые я раскапываю, чтобы извлечь твое изломанное тело. Может, и это не было предназначено нам свыше?

Татьяна снова всхлипнула.

– Правда. Мы не можем забыть, что я обязана тебе жизнью. Не можем забыть, что я принадлежу тебе.

– А вот это мне нравится, – хмыкнул Александр, сжимая руки.

– Отступи, Шура. Отступи и возьми свое оружие с собой. Спаси меня от него. Он просто должен верить, что я тебе безразлична, и тогда потеряет всякий интерес ко мне. Вот увидишь. Он уйдет, отправится на фронт. Всем нам нужно пройти через войну, прежде чем добраться до того, что находится на другой стороне. Ты это сделаешь?

– Постараюсь.

– И перестанешь приходить? – дрожащим голосом пролепетала она.

– Нет. Так далеко я отступить не в состоянии. Держись подальше от меня.

– Хорошо.

Ее сердце куда-то провалилось. Она вцепилась в него.

– И прости заранее мою каменную физиономию. Могу я на тебя положиться?

Татьяна потерлась щекой о его руку.

– Можешь. Доверься мне, Александр Баррингтон, я никогда тебя не предам.

– И никогда не откажешь? – нежно спросил он.

– Только в присутствии Даши. И твоего Дмитрия.

Приподняв ее лицо, он с иронической улыбкой осведомился:

– Разве сейчас ты не рада, что Господь вовремя вмешался… там, в больнице?

Татьяна слегка усмехнулась:

– Нет.

Они сидели, сжимая друг друга в объятиях. Она протянула ему руку. Он положил сверху свою.

– Смотри, кончики моих пальцев едва доходят до твоего второго сустава.

– Я смотрю, – выдохнул он, сжав ее ладонь так сильно, что Татьяна охнула и покраснела. Александр нагнул голову и поцеловал ее в щеку, около самого носа. – Я когда-нибудь говорил, что обожаю твои веснушки? Так и тянут к себе.

Татьяна что-то замурлыкала в ответ. Они поцеловались.

– Татьяша… у тебя изумительные губы. Ты… ты безразлична к своей внешности. Это самое умилительное, самое волнующее меня качество…

– Не понимаю, о чем ты… – растерялась она. – Шура, неужели во всем мире не найдется ни единого местечка, где бы мы могли скрыться? Что это за жизнь?

Вместо ответа он обнял ее.

– Сумасшедший, – нежно прошептала Татьяна. – Почему ты ссорился со мной у Кировского, зная, что все на свете против нас?

– Проклинал судьбу. Это единственное, что мне оставалось. Я просто отказываюсь признать поражение.

– Я люблю тебя, – хотела сказать Татьяна. Но не могла. – Я люблю тебя.

Она наклонила голову:

– Слишком юное у меня сердце.

– Тата, у тебя и в самом деле юное сердце, – согласился Александр, целуя ложбинку между грудями. – И как мучительно жаль, что мне придется пройти мимо.