«Медовая ловушка». История трех предательств

За 15—20 лет подготовки Япония достигла не только высокого промышленного и военного развития. Огромная армия ее разведчиков, превосходящая по численности шпионскую службу любой другой страны, раскрыла многие секреты и намерения России в районах, которые стали объектами нападения. Японцы доказали на практике, что хорошо и широко поставленный шпионаж в состоянии обеспечить половину победы еще до того, как будет нанесен первый открытый удар.

Но, видимо, самым удивительным нововведением было отношение японцев к шпионам и шпионажу. Ведь на Западе вплоть до Первой мировой войны так называемые «приличные люди» с презрением относились к шпионам и шпионажу.

Японцы же с момента зарождения в Японии шпионажа включили его в – строгий кодекс морали и поведения самураев. Шпионаж, провозгласили они, осуществляемый в интересах родины, является как почетным, так и благородным делом. Разве не требует он смелости и отваги – тех достоинств, которые более всего ценятся самураями? Отношение японцев к шпионажу находилось в полном соответствии с их культом служения родине и идеалами патриотизма, они воодушевляли многих из тех, кто в минуты душевной слабости колебался принять на себя риск, вытекающий из шпионской деятельности.

делал японских шпионов вдвойне опасными. Одним из примеров кодекса в действии являются камикадзе – летчики-смертники Второй мировой войны…

«Как я уже сказал, товарищ генерал, – с нажимом сказал Кошкин, видя, что тема начала утомлять его добровольного адепта, – одной из особенностей японцев, больше всего поразивших Рудольфа Гесса, был повышенный интерес в шпионажу.

В своем трактате Гесс писал: “Каждый японец, выезжающий за границу, считает себя шпионом, а когда он находится дома, он берет на себя роль ловца шпионов”.

Под влиянием руководителей разведки японцы воспитывались в таком духе, чтобы в любом мероприятии всякой иной нации на Тихом океане, в особенности Соединенных Штатов, усматривать шпионские намерения. С этой целью устраивались выставки, на которых демонстрировались экспонаты, показывающие вероломные и преступные, с точки зрения японцев, методы работы иностранных шпионов. На улицах расклеивались сотни плакатов, призывающих к бдительности, устраивались антишпионские дни и недели. Антишпионские лозунги печатались на спичечных коробках и выставлялись в витринах магазинов. Охота за шпионами превращалась в искусственно насаждаемую манию.

Пресса, радио и официальные лица постоянно призывали каждого японского мужчину, женщину и ребенка быть настороже, искать шпионов и сообщать обо всем, что вызывает хотя бы малейшее подозрение. В результате такой обработки население питало к иностранцам беспримерную ненависть. Нечто подобное, если вы помните, товарищ генерал, мы пережили в годы, предшествовавшие Великой Отечественной войне», – подытожил свой экскурс в историю становления японских спецслужб полковник Кошкин.

«Думаю, Николай Петрович, что мы по части нагнетания шпиономании на государственном уровне сумели догнать японцев в 30-е годы», – заметил Козлов.

«Нет-нет, Леонид Иосифович! – в тон собеседнику ответил специалист по Японии. – В этом вопросе их вообще никто не догонит. Последнее, что я хотел бы добавить к тому, что уже сказано. По моему мнению, всё перечисленное, в том числе и отношение японцев к шпионажу, не только помогло им выжить, добиться впечатляющих успехов в экономике и самоутвердиться, но одновременно породило гипертрофированное чувство собственного величия и превосходства над другими народами, а также способствовало развитию у них и без того достаточно выраженной ксенофобии, враждебности ко всему чужеземному, будь то образ жизни, идеалы или мировоззрение…

Убедившись на собственном опыте, что всех благ можно добиться только своим трудом, японцы с порога отметают всякие предложения добывать информацию для иностранных государств, считая последних паразитами.

Совсем по-другому ведет себя японец, попадая в зависимость от спецслужб под угрозой компрометации.

Личное в сознании японца ассоциировано с общественным, он ощущает себя частицей, неотделимой от однородной общности – нации. В его представлении они спаяны воедино. Для него скомпрометировать себя – это подвести коллектив, а по большому счёту – нанести ущерб своей стране. А это – позор! Чтобы избежать его, японец скрепя сердце выполнит любое задание. Его моральные принципы позволяют это сделать…»

«Это то, что мне нужно!» – воскликнул Козлов.

* * *

Размышления Козлова были прерваны появлением агента.

Генерал заметил, с какой неприязнью Курусу посмотрел в сторону американцев, его глаза-щелочки, казалось, закрылись совсем.

– Вы знаете, кто они, Леонид-сан? – обратился агент к Козлову после взаимных приветствий.

– Полагаю, что это американцы, морские пехотинцы, которые охраняют американское посольство… – предельно спокойно ответил генерал, внимательно наблюдая за собеседником.

– Вы совершенно правы! Американскую солдатню я даже с завязанными глазами по запаху узнаю! – агент умолк, потупив взгляд.