При этих словах Аристотель и Ганнибал переглянулись – они на правильном пути!
– Впрочем, я, господа полицейские, умываю руки и не намерен отвечать на ваши вопросы! – поняв, что допустил оплошность, отрешенно произнес старик. Но уже через мгновение он расщепил потрескавшиеся губы.
– Я уже давно отошел от дел мирских – настала пора подумать о душе… Так что ваши вопросы в никуда… Отвечать я на них не буду. Я чист перед собственной совестью, и этим все сказано…
Аристотель тут же выхватил из кармана пиджака диктофон, включил начало записи и, схватив старика за ухо с такой силой, что тот застонал от боли, воскликнул:
– Ну а теперь послушай, старый пень, что
– Нет, мсье, вы глубоко заблуждаетесь… Я – посредник. Заказчик и организатор – иностранец, который все продумал и оплатил акцию…
Старик, скрестив руки на груди и, покачиваясь в кресле, перевел отсутствующий взгляд на стену. На какое-то мгновение Аристотелю и Ганнибалу показалось, что он впал в прострацию. Когда же по впалым щекам старика покатились слезы, Аристотель вновь решил перестроиться.
– Послушай, Перон. Нам лучше договориться по-хорошему… Или ты сейчас рассказываешь все, что тебе известно о заказчике, или мы везем тебя в Центральный парижский морг, откуда ты со своими подельниками отправишься на тот свет через трубу крематория! Ну как? Устраивает тебя такая перспектива?!
«Стоп! – сказал себе Аристотель. – Ведь старик может и не знать имени заказчика. Надо зайти с другой стороны».
Он вынул из бумажника фото Селлерса, полученное от Казаченко во время последней явки, и поднес к носу старика. Тот, напряженно прищурив глаза, несколько секунд всматривался в фотографию, затем, все так же молча покачиваясь в кресле, утвердительно кивнул головой.
– Но запомните, это мое последнее признание, – расщепив пересохшие от волнения губы, произнес Перон, – больше я ничего не скажу ни в комиссариате полиции, ни на суде. Я буду отрицать
– Расскажешь все как миленький, – бодро воскликнул Аристотель, – ибо теперь тобой будет заниматься не полиция, а французская контрразведка! Понял, Перон?! Человек, которого ты опознал на фотографии, – американский шпион, работающий против Франции. Тебе, гражданину великой страны, соотечественнику Вольтера и Робеспьера, должно быть стыдно, что, польстившись на жалкое вознаграждение, ты пошел на сделку с совестью и предал национальные интересы Пятой республики! Надо же! Ты – француз, а выполняешь гнусные задания какого-то дерьмового америкашки! Он из нации без истории и культурных корней, и ты это знаешь лучше меня! Так что подумай хорошенько, на чью мельницу ты льешь воду, отмалчиваясь и отрицая очевидное. Я не стал бы на твоем месте брать на себя вину американца… Предлагаю тебе быть откровенным. И сейчас, и на суде… Может, сумеешь избежать виселицы. Впрочем, наказания тебе не избежать при любом раскладе… Хоть за подстрекательство к убийству турецкого дипломата, хоть за связь с американским шпионом – разницы никакой, ясно?! Но облегчить свою участь у тебя шанс есть… Думай, черт бы тебя побрал!
– Я не был посвящен в подробности… Он, – старик пальцами в воздухе обозначил рамку фотографии Селлерса, – не сказал, кто та женщина, которой надо было воткнуть спицу в живот! И откуда мне было знать, что он – американский шпион… Знай я об этом, разве я согласился бы за его вшивые три тысячи евро послать Жана и Поля на убийство дипломата? Они – мои любимые внуки. Ну не сложилась у них жизнь, что ж им теперь в тюрьме или на виселице оказаться из-за меня, старика?! Нет, это несправедливо! Я всю вину возьму на себя – это я их подбил на это дело…
– Еще вопрос, Перон… Откуда у твоих внуков «Харли-Дэвидсон»?
– Нет у них никакого «Харлея»… Они ездят на старом «Чезете»…
Аристотель торжествующе подмигнул Ганнибалу, что означало:
«Видишь, я был прав – было и контрнаблюдение, и попытка „зачистить“ нападавших!»
Неожиданно Перон запрокинул голову и, закрыв глаза, стал сползать с кресла. Аристотель, указывая Ганнибалу на тумбочку, приказал по-русски:
– Валерьянку или нашатырный спирт, быстро! Иначе мы будем иметь в своем пассиве незапланированный труп…
Едва Ганнибал влил в рот старику полфлакона валерьянки, грек скомандовал:
– Брат, уходим! Режь телефонный шнур, чтобы старик не смог предупредить Селлерса или своих дружков!