Медсанбат

Как-то Шевченко возвращался из автопарка, если его можно так назвать. Небольшая полянка, огороженная колючей проволокой в один ряд. В центре соорудили смотровую яму. У входа маленький навес с каптеркой. Охраняли автомобили два водителя. Пост Шевченко проверял часто.

И бойцы всегда были на месте.

По пути он чуть не наткнулся на Травинского, который разговаривал с Шубиной. В руке он держал сверток. «Наверное, охрану парка проверял», — решил Шевченко.

— Значит, ты отказываешься взять? — говорил он Аленке. На лице улыбка, а в затуманенных глазах недоумение. — Красноармейский паек не так уж сытен.

— С меня хватает. На гражданке я не лучше ела.

— Да бери. Чего стесняешься? — расплылся в улыбке Травинский. — Здесь только консервы и колбаса. Мне из города передали.

— Нет, нет. Спасибо!

Она сделала шаг в сторону, ей, наверное, хотелось уйти, потому что он слишком пристально смотрел на нее.

— Ну, как знаешь...

Травинский ехидно посмотрел вслед девушке.

«Ага, получил от ворот поворот? Так тебе и надо! Он рассчитывал, что она доверчива, глупышка. Ишь, как начинает, с подарочка! А дома, наверное, жена, дети».

Павел повернул влево, чтобы его не заметили, и поплелся в командирскую землянку.

15

Горяинов снял гимнастерку, вышел умыться. Вернулся посвежевший, с мокрыми волосами, посмотрел в зеркальце, потрогал пальцами загорелые до черноты щеки, сказал, обращаясь к Уралову:

— Ну вот, Борис Николаевич, и ответ на ваш вопрос. Сегодня грузится первый эшелон нашей дивизии. Вот тебе и комиссии из Москвы, и все такое. Немцы под Москвой...

Уралов молчал. Молчал и Шевченко. На сердце кошки скребли. Ведь дивизия не вооружена. А что делать? Положение на фронте тяжелое. Гитлер оккупировал Украину, Белоруссию, Эстонию, Латвию, Литву, часть России. Теперь рвется к Москве. К самому сердцу Родины. Почему отступаем? Наверное, недооценили противника. А теперь? Нельзя Москвы отдавать! Отдать Москву — отдать то, что создано, что с таким трудом завоевано. Да ведь без оружия как воевать!

— Главное — не падать духом, — после раздумья продолжал Горяинов.

— Есть гранаты, есть бутылки с горючей смесью, — возразил Уралов. — Это тоже кое-что значит. Может, с этим оружием и придется воевать. На что и будем ориентировать людей.

— Да, тяжелое испытание выпало на нашу страну... — с горечью сказал Горяинов. — А впрочем, голову вешать нельзя: тыл день и ночь работает на фронт. Будет и оружие, и техника. Будет!

Никто из находившихся здесь командиров медсанбата не знал, что был приказ закончить формирование стрелковой дивизии к 15 сентября и направить на фронт. А сейчас конец октября. Не знали они и о сентябрьском акте проверки группой инспектирования Генерального штаба, где указывалось, что подразделение надо доукомплектовать. Вот почему стрелковая дивизия задержалась в лагерях.

В землянке не сиделось, Шевченко вышел. В лесу, где скрипели и раскачивались от ветра сосны, было темно и по-осеннему неуютно. В воздухе пролетали снежинки. Он пошел к дороге, по которой брели в темноте люди. Увидел повозки, нагруженные разной военной амуницией. Катили пушку, а один взвод нес ящики со снарядами.

«И дивизия станет грудью перед Москвой, — подумал Шевченко с грустью. — Туда ведь поедем. Туда, хотя не на одном участке туго приходится. Эх, мало силы, мало».

Возле лейтенанта остановились два бойца.

— Огонька не найдется? — Пригляделись. — Товарищ лейтенант, разрешите прикурить! — Хриплый голос выдавал простуду.

Павел подал коробку спичек. Вспыхнувший огонек осветил невысокого бойца лет сорока. У него была крупная голова с лихо сдвинутой набекрень пилоткой. Светлые, коротко остриженные волосы, смуглое лицо с тонкими бровями. Рядом стоял совсем молодой, лет восемнадцати, боец.

— Возьмите себе спички, — предложил лейтенант.

— Благодарствуем, — ответил тот, что постарше.

У дороги Шевченко простоял минут десять. Угрюмые рваные тучи, темный лес и прорывающийся мокрый снег навевали тоску.

У бойцов его взвода сейчас личное время. К черту одиночество, надо заглянуть в их землянку! Что-то ты раскис, лейтенант.

Бойцы читали газеты, писали письма. Раздалась команда: «Смирно!»

— Вольно, — сказал Шевченко.

В землянке воцарилось молчание. Но это длилось недолго. Вскоре лейтенанта окружили бойцы.

— Товарищ лейтенант, правда, что на фронт едем?

— Да, грузится первый эшелон, — ответил Шевченко.

— Радио-то слушаете: оставили, оставили! — зло сказал Иван Копейкин. — Значит, и наше время подоспело.

— Прет и прет! Ох и силушка! — вздохнул Кукольник.

— Неужели нельзя было с ними договориться? — спросил Петр Фирсанов.

— С фашистами договориться невозможно, — возразил Иван Копейкин. — Их надо бить!

— К чему эти рассуждения! Наше дело машины в исправности держать, — сказал только что переступивший порог Куваев. Голос у него был хриплый. — Сейчас и автомобиль Судакова оживет.

Шевченко внимательно посмотрел на людей, находившихся в землянке. Отсутствовали только сержант Фролов и водитель Судаков.

Железная бочка, приспособленная под печку, пела на разные голоса. В землянке пахло сосновой смолой.