Медсанбат

Взору открывается Россия. Уральский хребет остался позади.

— Ребята, смотрите, какие тут скупые стога!

— Да, не то, что у нас на Иртыше. Высокие, большие, за год не перевезешь. А избы, смотри, большие, с резными украшениями. И завалинки не такие, поуже, пониже.

А мысли Павла понеслись туда, на Украину, на Черниговщину, в Хоромы. Село на границе трех республик — Украины, России и Белоруссии. Есть, возможно, уголок красивей, есть и побогаче, только ему ближе, роднее нет. Многоводная речушка Сновь, с рукавами и притоками, петляет между лугов и дубрав. Не каждый сможет переправиться на противоположный берег, в соседнее село Елино, не мудрено и заблудиться.

Все реки, говорят, красивые. Но Сновь — особенно! А если ты еще рыбак... Где, на какой реке можно снять с перемета двадцать окуней! Есть места, где река кипит от рыбы, точно вода в огромном котле. А соловьи на заре!

Огромными темно-велеными шатрами раскинулись вековые дубы, кое-где из-под корней журчат родники с очень холодной водой. Пьешь такую воду и чувствуешь приток силы и бодрости. Недаром там называют ее «живой водой».

А разве можно забыть водоворот реки, над которым наклонилась старая верба, разбросавшая во все стороны свои гибкие ветки! Забраться на такую вербу сущий пустяк, а как глянешь оттуда в воду, особенно если утро тихое, безветренное, еще до духоты, — так и замирает сердце от радости. Какой только рыбы там нет! И крупного голавля много. И поймать его совсем не трудно. Стоит подбросить нахлыстом крючок с кузнечиком, как его жадно хватает огромный серебристый красавец. Сновь — река щедрая, тихая, ласковая.

Мысли прервались. Промелькнул шлагбаум, около которого остановилась лента повозок. И женщины. Их много. Оставив лошадей, они подошли поближе к шлагбауму и с печалью смотрят на эшелон. Не машут руками, не улыбаются. Что ж махать, не в отпуск едут, не на учения, на войну спешат. Только мальчик-подросток поднял руку, но и у него она повисла, словно окаменела. Стоят молча, как родных провожают. А мимо, теплушка за теплушкой, взвод за взводом, мелькают лица красноармейцев и командиров.

Вдруг отвернулась одна, другая... Кончиком платка вытирали слезы. А девчушки и мальчуганы бросились вслед за составом вдоль железнодорожного полотна и бежали, пока из сил не выбились...

У Павла сжимается сердце: ему предстоит сделать многое, чтобы эти женщины со слезами счастья встречали эшелоны с фронта. Но когда это будет? Когда?!

С интервалами, которые необходимы только на погрузку, составы идут на запад. В самое пекло войны идут эшелон за эшелоном.

Павел не спеша разостлал на нарах шинель, вместо подушки подложил чемодан и, не сняв сапог, лег. Хотелось тут же уснуть. По время шло, а сон не приходил.

У входа, у самой двери, метрах в двух от чугунки, бойцы смастерили ящик и играли в домино. Азартнее всех стучали Иван Копейкин й Роман Судаков.

— Иван, тише, а то получишь в зубы, — вмешался третий гудящий голос.

— А ты дрыхни себе, не мешай «козла» забивать.

— А что, может, передохнем от «козла»? — спросил Петр Фирсанов. — Почитаем газеты.

— Я читал, — отмахнулся Копейкин. — Собственно, и читать не хочется.

— А гремели: наша граница на замке, — пробурчал кто-то. — Слабый замок оказался.

— Ты бывал на скачках? — спросил Куваев.

— Бывал, — ответил Судаков.

— Если бывал, то, наверное, заметил, что не та лошадь приходит первой к финишу, которая вырывается вперед. Так ведь?

— Ну и что?

— А то, что Гитлер вырвался первый, а мы первые прийти должны. В самое его логово. Понял?

— Понял. Чего ж не понять. — И глаза Судакова еще более загрустили. — Твоим бы медом да нас по усам...

— Ей-богу, получишь в зубы, — снова отозвался кто-то сердито. — Можно ведь потише. Нашлись стратеги, вас бы в Генеральный штаб! Фирсанов, перестань насвистывать свою «Сильву». Получишь! Ей-богу, получишь!

— Ах, застращал!

— Половина людей ведь спит!

— Разве до сна, когда фриц клешни протянул к Москве. Подумать только! Мне бы автомат! — не сдавался Роман Судаков.

— Зачем тебе автомат? У тебя баранка. Знай крути. Раненых вози. А рядом молодая санитарочка.

— У меня вовсе не санитарочка, а санитар — боец Титов.

— Значит, не повезло.

— Это мы потом увидим, кому повезло.

— Ну и архаровцы, не дадут поспать, — хрипло отозвался еще один боец. — Вон и командир взвода задремал.

— Потише, товарищи, — подняв голову, вмешался сержант Фролов.

В вагоне стало тихо. Только слышался перестук колес.

2

В Перми стояли недолго. Сменили паровоз, резкий гудок — и снова в путь. Эшелон уже тронулся, а Шубина стояла задумавшись. Потом вдруг спохватилась и закричала:

— Товарищ лейтенант, дайте руку!

Шевченко подался вперед, схватил ее руку, помог выбраться на платформу.

— Чуть не отстала. Снегирева попросила газеты купить.

— Ну, залезайте в кабину, — предложил Шевченко, — а то озябнете. Когда теперь будет остановка.

В кабине уютно. Даже пригревало осеннее солнышко.

— Ой, как тут тепло! — улыбнулась Аленка.

— Это сначала так кажется. Проедете — узнаете. А о вас там, наверное, беспокоятся. Думают, что отстала.

— Они же видели, что я к вагонам бежала.