Медсестра

—В России таких нет?

— Есть, но мало.

Мишель удивился:

— Мне казалось, это самая обыкновенная человеческая черта.. .

— Но это же противоестественно! — возразила Алена.

— Почему?

— Чужому счастью и успехам не радуются, а завидуют, при этом чувствуют себя ущемленными, ну обойденными, что ли. Другое дело, когда родственник или любимый человек. — Алена смутилась.

Мишель вытащил из ящика стола коробку, перевязанную яркой лентой.

— А это кадо пур Колетт...

Хозяин, чтобы Алена побыстрее усваивала французский, иногда разговаривал с ней на странной смеси двух языков.

— Что за подарок?

— Электрик кофейник, она далеко мечтает. — Мсье Лакомб ласково улыбнулся. — Надо же вам помириться. Рождество — все мирятся!

Алена кивнула, соглашаясь на мировую со стряпухой.

— Только подари от себя, — ласково напомнил мсье Лакомб. — Мой кадо Колетт я уже сделал.

Aлена тотчас отнесла подарок поварихе: Та обрадовалась, кофеварка стоила дорого, а получить такой презент от русской сиделки, с которой они не разговаривали уже несколько месяцев, было вдвойне приятно.

Стряпуха всплеснула руками, затараторила, обнажая большие желтые зубы, Алена уже кое-что понимала: та жаловалась, что у нее нет с собой подарка сиделке, но дома она что-нибудь поищет и завтра принесет.

Ужин начался ровно в девять вечера. Колетт сама внесла в столовую поджаристую утку с яблоками, поставила ее в центр стола, пожелала семейству Лакомб наступления счастливого Рождества и удалилась.

Филипп привез подарки всем, кроме Алены. Даже Колетт удостоилась от него поцелуя и разноцветных побрякушек, но сиделку он обошел вниманием. Лакомба-старшего это задело. Алена видела, как Мишель напрягся, еле заметная улыбка оставалась на неподвижных губах..

В углу высилась нарядная елка, которую сегодня с раннего утра старательно украшали вдвоем Мишель и Алена. На пушистых ветках мигали разноцветные лампочки. На столе в старинных канделябрах горели

свечи, пахло воском, апельсинами и шоколадом. Люстру, висевшую над столом, решили не зажигать, а чтобы не было сумрачно, горели восемь настенных светильников, декорированных по предложению Алены китайскими фонариками, на окнах красовались снежинки, вырезанные ею же, крутились зеркальные шары, бросая отблески на стены и придавая праздничному убранству зала особую таинственность.

Мсье Лакомб сел во главе стола, Алена по правую руку, Филипп слева, напротив нее, и чуть подальше от Лакомба-младшего Виктор Рене. Лишь место Даниэль пустовало, но прибор не убирали: дурная примета.

Первый тост выпили за наступающее Рождество, второй — за здоровье хозяина, третьим помянули его отца и мать, погибших именно в этот день много лет назад. Праздничный ужин покатился легко, утка оказалась вкусной, а соусы нежными, вино терпким и ароматным. Виктор пересыпал свою речь то русскими, то французскими словечками, но вскоре все перешли на русский, который, к удивлению Алены, знал и Филипп, рассказавший несколько новых московских анекдотов.

— Я хочу выпить за самую очаровательную даму нашего стола, за мадемуазель Алин, которая, появившись не так давно в «Гранд этуаль», стала ее полноправным членом, что доставляет мне огромную радость! — волнуясь, неожиданно заговорил Мишель, и на лице Филиппа мелькнула кислая гримаса, он ожидал, что следующий тост будет за него, но отец нарушил традицию: — За тебя, Алин!

Все чокнулись с дамой. Алена не понимала одного: за что ее ненавидит Филипп, ведь они виделись в первый раз. Возможно, Колетт успела наболтать всяких сплетен.

...У отца с сыном еще днем состоялся неприятный разговор.- Мишель объявил, что больше давать денег ему не станет. Они поскандалили, Филипп даже хотел уехать, но остыл и остался. Сочельник был для семьи. Лакомбов проклятым днем, а повторять злую дорожную судьбу отца и деда ему не хотелось.

После тоста за Алену, чтобы не нарушать традицию, Мишель поднял бокал с шампанским за Филиппа, дав этим понять, что сиделка ему милее сына. И все это поняли. Виктор нервно заерзал на месте, с тревогой взглянул на сиделку, но та скрытый смысл хозяина, изменившего порядок тостов, не разгадала, хоть и держалась за столом напряженно, стараясь не встречаться взглядом с Филиппом.

Алена раскраснелась от выпитого, глаза ее блестели, и Мишель не сводил с нее восхищенного взора. Филипп усмехнулся: отец сумел-таки разглядеть в замарашке красавицу, стоит отдать ему должное.

К российским красавицам у него было особое отношение. Нескольких из них он привез во Францию, снял для них большую квартиру, превратив ее в бордель, но, чтобы не платить налоги, устраивал вечера для избранного круга знакомых, назвав их «Русским салоном».