Медсестра

Русские девицы на этих вечерах пели, некоторые, кто знал язык, поддерживали светскую беседу, другие держали осанку, демонстрируя красивый профиль или декольтированную грудь. Пришлось закупать хоошие платья, костюмы, косметику, пригласить визажистов, чтобы русские Золушки превратились в красавиц. И деньги ему требовались позарез. Чтобы задобрить отца, Филипп привез ему в подарок бутылку бордо 1929 года, но, как оказалось, напрасно.

В половине двенадцатого все затребовали кофе и сладостей, чтобы встретить первые минуты Рождества и разойтись на покой. Алена собрала посуду, унесла на кухню.

Кухня «Гранд этуаль» покорила сердце Алены с первого взгляда. Колетт ей рассказала, что у французов все кухни такие удобные: большой крепкий стол посредине, на котором можно готовить с утра до вечера, и десять человек друг друга локтями не растолкают. Около глухой стены, во всю ее длину, несколько печей с духовыми шкафами и множеством конфорок, причем печи и газовые, и дровяные, и электрические — на любой вкус, много навесных и встроенных шкафов.

Кухня всегда просторная, от двадцати до сорока — шестидесяти квадратных метров. Стены, подобно богатому музею, увешаны начищенными до блеска сковородками, от маленькой, с ладонь, до огромной, во всю плиту, метра два в диаметре, терками, ножами, топориками и прочей утварью. На любой французской кухне всегда найдутся тяжелые древние ступы, в которых настоящая хозяйка толчет пряности, механические мельницы для кофейных зерен — считается, электричество вредит тонким ароматам.

На огромном столе всегда навалены горы овощей, фруктов, трав, для приправ приготовлены десятки пряностей. Какие диковинные блюда можно приготовить! Дожидаясь, пока вскипит чайник, она обошла стол, касаясь ладонью его отполированных временем боков,

Алена вдруг резко обернулась и застыла от неожиданности: перед ней стоял Филипп. Когда он появился, почему она не услышала его шагов — вот что ее удивило в первый миг, и несколько секунд сиделка не могла вымолвить ни слова.

— Позвольте вам помочь, — улыбаясь, проговорил он, забирая из ее рук поднос. — А ведь это я выбрал вас из тысячи медсестер и должен был встречать с Даниэль в Орли. Вы моя крестоница, так?

— Крестница, — поправила его Алена.

— А крестницы умеют понимать благодарность?

— Я должна вам деньги?

— Нет-нет! Это нежный долг, лямур! — приторно улыбаясь и пожирая ее плотоядным взглядом, промурлыкал Филипп. — Но это важный долг, как и деньги. Вы понимаете?

— Нет! — отрезала она, забрала поднос и первой вышла из кухни.

Мишель сразу же заметил ее нервозное состояние, поинтересовался, что случилось.

— Все нормально.

— А где Филипп?

Появился и он, застолье продолжилось. Они встретили Рождество стоя, с бокалами в руках. Мишель пожелал всем счастья и любви.

— Любви, папа, мне всегда не хватало, — ухмыльнулся Филипп, бросив откровенный взгляд на сиделку, и та опустила глаза.

— Я, наверное, пойду, — первым поднялся Виктор, и Алена, которая, боясь выдать свое чувство, редко поднимала на него глаза, вся вспыхнула, и Мишель удивился.

— Нет-нет, мы будем гулять всю ночь! — взмахнув руками, воскликнул Филипп. — Пусть старики спят, а мы еще молодые, в нас играет кровь! Давайте танцевать!

Но Виктор ушел, поцеловав руку Алене.

— Мне тоже пора, — проговорил Мишель.

Алена поднялась, подошла к креслу, чтобы повезти

хозяина в спальню, но он сделал предупредительный жест рукой.

— Когда будешь уходить спать, потуши свечи, — проговорил Лакомб сыну.

Алена отвезла Мишеля в спальню, выложила на постели поглаженную пижаму.

— Вам помочь раздеться?

Она каждый раз задавала хозяину этот вежливый вопрос и постоянно натыкалась на отказ. Мишель, улыбаясь, утверждал, что сам легко с этим справляется — он все-таки мужчина, крепкий и выносливый, только ходить не может, а во всем остальном у него полный порядок. Когда хозяин вьпалил эту фразу в первый раз, Алена даже покраснела, и Лакомб, заметив ее смущение, пробормотал: «Извините». Но сейчас отказа не последовало. Алена уже присела рядом, чтобы помочь ему расстегнуть рубашку, но хозяин схватил ее за руку.

-Нет-нет, я сам, — краснея, пробормотал он, шумно вздохнул и проговорил, глядя в сторону: — Вы мне нравитесь, Алин.

— Я знаю, — простодушно ответила она.

— Вы мне- нравитесь совсем по-другому. Вот уже несколько месяцев, как я безнадежно влюблен в вас и каждый день твержу себе, что я вас недостоин! Я говорю себе: кто я, а кто она? Ты жалкий обрубок, а она цветущая жимолость, алая роза, весенний цвет персика. Разве это соединимо? Вот я и боюсь даже до вас дотронуться, потому что во мне столько нервов и электричества, что иногда кажется, я вот-вот взорвусь!

Он умолк. Алена с грустью посмотрела на него, не зная, что ответить.

— Взрываться не надо, — смутившись, пробормотала она.

— Мне так хорошо с тобой, — сжимая её руку, прошептал Мишель.

— Меня в школе звали росомаха, — проговорила она, не зная, чем его отвлечь.

— Росо-маха, — разделив слово на две части, повторил он. — Почему?

— Я была такая несобранная и училась плохо.